Первый километр

Незаметно подкрался и растаял в тумане былого непризнанный юбилей советской спелеологии: 20-тилетие преодоления километровой отметки глубины в пещерах СССР. Хотя, наверное, не юбилей не признан, а не признана километровой покоренная в августе 1976 года, шахта "Киевская", тогда КиЛСИ, что расположилась в отрогах Зеравшанского хребта вблизи поселка Ургут.

Будущий историк советской спелеологии, буде такой найдется, изучая отчеты и значительную, по тем временам, прессу, изумленно увидит цифру 1082 м. Однако в списках глубочайших полостей стоит достаточно скромное, но не менее значимое 980 м., да и то появившаяся через несколько лет после обнародования в 1977 г. официальной цифры (940+10 м. глубины озера), стараниями Саши Климчука и Володи Киселева.

Столь большая ошибка могла говорить либо о полном неумении снимать вертикальные полости, либо о вмешательстве потусторонних сил. Но за многие годы занятий спелео, не сподобился я как-то встретиться под землей с какой-нибудь чертовщиной (даже неудобно писать об этом, сейчас только и слышишь, что о видениях, призраках, трогликах, да транспортации тушенки через горы и время).

На поверхности с чертовщиной встречался, впрочем силы были отнюдь не потусторонние. Но начнем по порядку.

* * *

В экспедицию Пантюхина на КиЛСИ (первоначальное название Киевской) попал я по воле судьбы - случайно.

Так казалось мне тогда ²². Случайно оказался у дверей, за которыми проходило заседание ЦМКК-спелео, обсуждавшее состав экспедиции. Случайно попался на глаза, выскочившему с того заседания, взъерошенному Паше Петрову, с криком:

- Да найдем мы, Гена, эти десять человек с четверкой/Б... Вот... - взгляд его остановился на мне, - Серега, у тебя четверка Б официальная, есть?

- Есть, Назаровская ²³ до дна.

- На КиЛСИ с нами пойдешь?

- Если возьмете.

- Гена, берем?

- Берем.

²² Если разобраться подробнее, то все вероятно решила активность и коммуникабельность нашей ВИВской команды, наше желание учиться и искать полезное у каждого. Вот и в тот раз, оказавшись на Всесоюзный семинар председателей областных спелеосекций (подмосковная турбаза Мин.Обороны. "Зеленый бор", февраль, 1976 г.) я ведь не стены подпирал а смотрел, запоминал, учился.
²³ "Назаровская" - первая шахта Советского союза достигшая отметки 500 м. Расположена на Западном Кавказе, хр.Алек. Под Хостой.

Так я стал рядовым участником экспедиции поименованной затем в официальных бумагах, как второй этап Всесоюзной экспедиции по изучению плато Кырк-Тау. Нагрузив на себя ПэБээЛы и экспедиционную связь, выторговав право взять с собой несколько человек из секции.

* * *

Секции нашей тогда исполнилось только пять лет. Особых успехов на союзном поприще не было, мы только начали осваивать другие регионы страны, и исповедовали тогда простой хороший принцип: мы ходим по Пещерам, а не делим власть и славу. К тому моменту я был инструктором и уже дважды дисквалифицированным (в 73 и 75 гг.). Тогда это делалось с легкостью необычайной и за малейшее нарушение (например - за не поданный вовремя отчет о проделанной работе).

Побывали, правда, уже в Подолии (Оптимистическая, Кристальная, Озерная), на Кавказе (Назаровская, Географическая, Примусная, Ручейная), в Крыму (Красная, Солдатская, Ход Конем, Бездонная, Баир). Не только по пещерам лазили, но и с людьми общались. И вот лестное приглашение крымчаков.

История покорения Киевской к тому моменту была коротка.

В 1972 г. Киевские спелеологи начинают изучение плато Кырк-Тау. Две экспедиции этого года (рук. Рогожников В.Я. и Климчук А.Б.) среди найденных 28 колодцев и шахт проходят одну глубиной 270 м. Ей дают название КиЛСИ (Киевская лаборатория спелеологических исследований).

1973 г. На плато работают спелеологи Киева (общее руководство - Рогожников В.Я.) и экспедиция Томских спелеологов (рук. Коржинский Л.Н.). КиЛСИ пройдена до 500 м. Поскольку достигнутая глубина шахты выводила ее в пятерку крупнейших в стране, киевляне посчитали нескромным такое название и переименовали ее в Киевскую.

1975 г. После годового перерыва Киевляне снова на плато (рук. Крапивникова Т.И.). Был преодолен завал на 500 м. и достигнута глубина 700 м. Сильно возросшая сложность пещеры привела к организации Всесоюзной Экспедиции в составе Киевской и Томской комиссий спелеотуризма.

В 1976 г. Крымско-пермско-львовско-красноярско-самаркандская экспедиция под руководством Пантюхина Г.С. должна была продолжить работу. (Но побей меня бог, ни о каких этапах Всесоюзной экспедиции никто из нас тогда и не слышал).

За подробностями отсылаю к препринту Института Геологических наук. Карст массива Кырк-Тау. (Зеравшанский хребет, Тянь-Шань) А.Б. Климчук, В.Я. Рогожников, А.А. Ломаев Киев-1981г. - подаренном мне первым из авторов.

В подготовку включились всей секцией, хотя принимать участие будет от Перми 7 человек. 4 мужика и 3 "тетки". Так у нас ласково называли своих спелеологинь. Многое держалось в секции на их трудолюбии и активности. Да и физически... Когда в экспедиции кто-то из крымчаков небрежно попытался облапить скромную девочку, развязно бросив при этом:

- Так это Пермские бабы? - нахал был тут же поставлен на уши (в буквальном смысле, в буквальном - на самые что ни на есть уши). А хохочущим наблюдателям было твердо заявлено:

- Мы тетки. Просьба не забывать, - но просьба пожалуй была уже излишней.

Вопрос чрезвычайно болезненный и достаточно интимный. Лично я сторонник грубого и неэстетичного лозунга внесенного в жизнь секций львовянами: "Бабе в спелеологии делать нечего". Ну разве, что до "тройки". Ну не дело корячиться в условиях совсем не комфортных, с тяжеленными мешками и в грязи. Я знаю, что сторонницы эмансипации в эту грязь меня моментально втопчут. Впрочем, это целая глава жизни любой секции. Вопросы пола, половые вопросы, особенно если секция молода. В плане затронутой темы, могу только сказать, что был влюблен во всех своих "теток" и за редчайшим исключением, они не давали повода усомниться в причинах этой любви.

Внутренним секционным договором однажды было установлено: "Если личная жизнь мешает секционному течению дел, то источник этой флюктуации освобождает секцию от связанных с эти казусом проблемами. Такая постановка вопроса снимала много щекотливых ситуаций".

Способ связи с Пантюхиным был прост. Примерно раз в неделю приходило письмо, где Гена задавал пару вопросов по процессу подготовки экспедиции, на которые писались обстоятельные ответы. Поскольку работал он тогда в учреждении государственном, то бумажного голода не испытывал и вопросы эти нарисованные размашистым почерком красовались посреди стандартных листов. Лишь однажды поступила срочная заявка на сгущенку, ибо к тому времени она исчезла с просторов Украины и была единственная возможность добыть ее где-нибудь в глухом таежном Уральском леспромхозе. Было снаряжено несколько поисковых экспедиций и искомое нашли, как всегда, не в глуши а под боком, под Кунгуром на единственной в области турбазе "Уральской".

Не мудрствуя лукаво "поисковики" запаковали ее на ближайшем же узле связи в посылочные ящики которые заколотили огромными (70 мм. - не менее) гвоздями ²⁴, и шесть пятикилограммовых банок благополучно совершили путешествие в Среднюю Азию, чтобы здесь неслышно протечь мне на штаны.

²⁴ В пору всеобщего дефицита на почте не нашлось гвоздей поменьше.(примечание автора).

Ну об этом позже.

Над движущими пружинами происходящих событий мы не задумывались, просто, как говориться, не брали в голову. Они - пружины-причины - сами стали находить нас. Первый звонок дзенькнул 5 августа телеграммой из Москвы.

Выезжать мы собирались 12 числа, билеты уже были закуплены, продукты и снаряжение отправлены в Самарканд. Оставались последние штрихи... Закупить канистры под воду. Сесть в поезд.

И вот телеграмма. Срочная: "СЕРЕЖА ЗПТ СРОЧНО ПОЗВОНИ ТЧК ВОЛОДЯ ТЧК". Из моих хороших столичных знакомых - лишь один был Володей - Антонов ²⁵. Звоню в недоумении ему.

- Володька, ты мне телеграмму давал?

- Нет. А чего давать? Всегда созвониться можем.

- А кто еще из знакомых - Володя?

- Да Илюхин ²⁶, кто еще? У них там в Централке кипеш какой-то идет.

²⁵ Антонов Владимир - Известный Московский спелеолог, мой товарищ по ВИС-71.
²⁶ Илюхин Владимир Валентинович - председатель Центральной Секции Спелеотуризма при Центральном Совете по туризму и экскурсиям.

Выясняю номера телефонов Владимира Валентиновича. Звоню.

- Это Евдокимов из Перми беспокоит, - в ответ слышу напористое: Старик! Сережа! Как хорошо, что ты позвонил. Понимаешь, тут такое дело, мы с 16 августа проводим сборы инструкторов на Алеке. Нужны хорошие инструктора. Собирай рюкзак и приезжай. Все вызовы разошлем немедленно... Да, будут чехи, болгары, поляки. Ты ведь хотел связи завязать.

Я молчу, лихорадочно переваривая получаемую информацию: "Он ведь знает, не может не знать, что еду с Пантюхиным... Инструктором ХОРОШИМ... Конечно лестно. Но ведь дважды и дисквалифицировал сам же. Иностранцы... Надо же, запомнил фразу, сказанную несколько лет назад, потом часа два, за обедом выпытывал, кто позволит, да разрешит. А убедившись, что никто за этим не стоит, отодрал прилюдно, как мальчишку.

Осторожно проговариваю нарождающуюся мысль.

- Володя, - раз мы на ты - получи, - понимаешь я обещал Пантюхину. На КиЛСИ. Билеты в кармане, через неделю уезжаем. Все отправлено.

- Старик, - тянет разочарованно мой столичный собеседник, - от Пантюхина ни слуху, ни духу. Даже заявочных до сих пор не прислал. Так что приезжай на семинар, не пожалеешь.

- Не могу я так Володя. Я обещал. Давай так - я прозвонюсь до Пантюхина...

- Да звонил я ему. Нет его. В поле он.

- ...Я попробую дозвониться: и потом перезвоню тебе... Хорошо?

- Ладно, но смотри - будет поздно. Хоп!

Хоп. Такой вот разговор. Потом выяснилось, что не со мной одним...

Правильно. Со всеми иногородними в штурмовой группе. Двое уехали на семинар. Звоню в Крым. Пантюхин на месте, в ИМРе. Разговор в короткой Гениной манере:

- Да, едем.

- Да, документы давно оформлены, еще в июле.

- Нет, не знаю почему такой звонок. - И не выдержав "протокола", взрывается. - Если он хочет ехать с нами, пусть едет. Работу я ему найду... Ты едешь?

- Да.

- Тогда до встречи в Самарканде.

Звонить в Москву я не стал. Почему-то стало стыдно за Централку. ²⁷

²⁷ Как я сейчас понимаю (прим.1999 г.) отказ от участия в экспедиции снял бы многие наши пермские спелео проблемы в будущем.

Шмырев Валера.

Едем мы поездом. Мы это я - Евдокимов Сергей, Шмырев Валера и Татьяна Хлюпина. В Самарканде должны нас ждать две геологини с геофака ПГУ, у них азиатская полевая практика: Лиля Аликина и Люда Сукрушева. Сидоров и Горбунов поехать не смогли. Причин, как в том анекдоте:

Император разносит коменданта крепости, не соизволившего салютовать короне.

А тот отвечает: " О сюзерен! У меня есть тысяча причин в свое оправдание. Из них: первая - в арсеналах нет пороха".

Трясясь с пересадками по маршруту Пермь - Свердловск - Оренбург - Ташкент, мы не предполагали, что вокруг Экспедиции бушуют уже не шуточные бюрократические страсти. Основная цель которых - не дать экспедиции дойти до дна. Возможно, существовало невысказанное желание главного спелеолога Советского Союза лично совершить первопрохождение глубочайшей пещеры страны, что бесспорно украсило бы международную репутацию всего Советского спелеотуризма в целом.

Впрочем, я не настаиваю на этой версии. Вот просто факты. Еще в те январские дни ЦМКК (ее спелео подкомиссией) было ужесточено правило гласившее, что первопрохождение пещер 5 к/с могут совершать спелеогруппы из 6 человек с 4Б к/с. Исключительно в целях безопасности, и исключительно для нас, число это увеличили до 10 человек. Потом природа подкинула подсказку. В начале лета того года землетрясение основательно тряхануло нефтепромыслы в Газли и появилась уникальная рекомендация: не проходить пещеру глубже 800 м. в виду прогнозируемых землетрясений. До сих пор, не могу взять в толк: а на 800 м., если трясти начнет, что, намного безопасней чем на 900? Ну это так, к слову.

Поездка в Азию на поезде, это отдельная книга, со своими героями, сюжетом, завязкой, кульминацией, развязкой. Мы едем через Свердловск - Оренбург - Ташкент до Самарканда - с пересадками и остановками.

В Свердловске наш вагон перецепляют к поезду на Оренбург. В ожидании его стоим шесть часов в тупике и оставив вещи на проводниц - уезжаем на экскурсию по городу на автобусе, а потом сами добираемся до Ипатьевского дома и возвращаемся на вокзал пешком.

Ночь и почти целый день спускаемся на юг вдоль Каменного пояса.

В Оренбурге бьемся у касс за билеты. Множество народу и никакого порядка. Ощущение, что лезут к вожделенным окошечкам все враз. Толпа амебно колышется, мелькают шалые лица: и все орут. Две попытки Валеры добраться до окошка оканчиваются ничем. Его просто выплевывает из этого коловращения - помятого и недоумевающего.

Меняем тактику. Ухватив его за бока, используя в качестве тарана, удается на удивление легко и просто добраться до кассы и взять билеты. Несколько раз, правда, наскакивали какие то веселые парни: "А ты чё!" - "А надо!" И все. Ничего не понимаю:

Почти двое суток кочуем по степи и пустыням. Днем практически не слазим с крыши, проводницы - студентки Оренбургского пединститута, с ними общий язык находим быстро. И нам позволяют некоторые вольности.

Тяга здесь тепловозная. Ритм движения, хорошо видимый с верхней точки, завораживает. Станции поставлены через каждые семь километров, в прямой видимости друг от друга. Это стандартные деревянные сооружения, напоминающие небольшие уральские станции, с обязательными кирпичными водонапорными башнями в стороне, и паровозными водоразборными колонками у выходной стрелки. Изредка встречаются трубы артезианских скважин огороженные сеткой "рабица". Едва поезд прибывает на очередную станцию, как на соседней - вздымается облако дыма - начинает движение встречный состав. Мы чинно ждем его прибытия, после чего наш машинист "дает газу" - и мы движемся дальше.

Таким образом, мы уже в ночи, миновав берега мелеющего Аральского моря, оказываемся у стеклянных стен модернового здания стоящего несколько на отшибе от основного. Станция "Тюра-Там". Проводницы открывают "страшную военную тайну":

- Вон там Байконур, только он Ленинском называется, - и машут на север, где полыхает зарево большого города.

На третьи сутки, прибыли в Ташкент с изрядным грузом впечатлений и приключений. Не заставили они себя ждать и в Ташкенте.

Первое, что делаем, окунувшись в вокзальную суету, гам и духоту азиатского города - идем к кассам. Нужно купить билеты до Самарканда. Здесь толкучка, ор, почище чем в Оренбурге.

Но отработанный метод не помогает (там Валера служил тараном, который я успешно продвигал к заветному окошечку), каждый раз оказываемся на периферии очереди. Что за чертовщина?

Тут, у входа в кассовый зал сталкиваюсь с армейским сослуживцем. Сцена из дешевого романа. За восемь лет он серьезно раздался вширь, этакий колобок, и ошалело выспрашивает у меня подробности гражданской жизни. Между тем, кассовый зал стремительно пустеет и я чертыхаюсь - наверное перерыв. "Нет", - кивает Толик на две фигуры в милицейской форме: "То были карманники", - кратко поясняет он.

Билеты приобретаем без проблем. Сослуживца уводит некая напористая дама, очевидно жена, наш походный антураж внушает ей явные опасения.

У нас назначенная встреча. По заветному телефону созваниваюсь с собкором по Средней Азии от газеты "Советский Спорт" - Балакин Степан Степанович. Он и его жена - Пташникова Ирина Васильевна - это еще из моей школьной жизни. Семья "Балташниковых" давшая вкусить пьянящего чувства кострового братства, основатели дружного самодеятельного клуба ВИВ (Вперед и Выше) объединившего под крышей их небольшой квартиры альпинистов, туристов, спелеологов ²⁸. Я не видел их одиннадцать лет: пока служил в армии, журналистские пути-дороги увели их в Азию. И вот, сдав в камеру хранения свой многочисленный багаж, едем к ним домой.

²⁸ Правду сказать, в те годы не было деления на "чистых и нечистых". Вместе ходили по горам, тренировались на скалах, спускались под землю, искали стоянки древнего человека. Мы, тогда еще желторотые пацаны, готовы были, что называется дневать и ночевать там, строя большие и малые планы, часами, затаив дыхание слушали рассказы Володи Лисицкого, Игоря Черныша, Володи Борзова и многих других, чья дорога проходила через это по спартански скромное жилище.

Что такое среднеазиатский темперамент, мы поняли едва попав в трамвай, который везет нас мимо Алайского рынка. Отсюда нам предстоит совершить несколько поворотов в разные стороны, чтобы достичь заветной квартиры.

Все те тридцать с лишним, минут, что мы стоим (стоим много больше чем едем) в вагоне разбирают "глобальную" проблему: суть которой прозрачна, как вода горного родника. Двадцать копеек (двугривенный), черненькие с лица (каждому попадались такие монетки), которыми гражданин пенсионного возраста пробовал расплатиться за проезд в общественном транспорте с кондуктором, вызвали самум эмоций. Изначально его (т.е. двугривенный) отказывались брать в качестве платежа. Деньги, мол не те, не советские. Потом билет дали (3 копейки - 3/100 рубля), но не дали сдачи. Затем стали отбирать и билет и сдачу.

В этом представлении активное участие принимали все присутствовавшие: трамвай внезапно тормозил у первого попавшегося милиционера, вздымались к небу руки (про Аллаха - не помню), сыпался ворох слов. Притиснутые в угол, мы ошалело взирали на спектакль. Когда же добрались до Алайского рынка, сцена включала в себя:

а) пенсионера в разодранной рубашке;

б) бьющегося в истерике водителя нашего транспортного средства;

Трамвай, тем не менее, все-таки продвигался вперед, что при видимом накале страстей, для наших северных душ было немыслимым явлением. У нас бы в Перми высадили всех и уехали в парк, обложив по матушке каждого.

в) кондукторшу, резво произносившую обвинительную речь;

г) бурно реагировавшую публику.

Справедливости ради нужно сказать, что состав действующих лиц был выдержан в лучших интернациональных традициях. Всех было поровну. Хозяева убеждали нас, что такого не бывает. Но...

Дома только хозяин. Остальные пережидают августовскую жару в горах. В комнатах пусто. Балташниковы никогда не обременяли себя излишком вещей, подвижная журналистская жизнь тому способствовала. В комнате, где расположился хозяин дома, только тумба телефакса и три поживших мужика, в великолепных "семейных" трусах, сидящих в креслах и яростно обсуждающих какую-то спортивную проблему. Внимания на нас не обращают, только заставляют принять душ. И то, от жары готов скинуть с себя не только одежку. Потом отправляют смотреть кино ("Ирония судьбы или с легким паром" - подходяще зрелище для нынешней погоды). Потом прогулка по ночному Ташкенту со Степаном Степановичем, когда дневной зной спадает, уступая место ласковому ветерку, расспросы, рассказы и опять расспросы. Поздно ночью отправляемся на вокзал, дав торжественную клятву по окончании экспедиции заехать и сообщить новости из первых рук.

Ночной вокзал встречает сиянием огней и практически непрерывной трелью милицейского свистка.

Она царила над всем, забиралась в самые укромные уголки, настигала вас везде, куда бы вы ни прятались.

Про поезд не знал никто и ничего: ни куда прибудет, ни когда отправится. С огромным трудом выясняем, что по всей видимости, это будет четвертая колея. Да, собираясь в Азию, мы пошили себе анораки из оранжевого парашютного капрона (команда должна выглядеть командой). Валера, в качестве прибабаха, украсил свою бубенчиками, что используют рыбаки, привязав их к тесьме завязок капюшона. К станковому рюкзаку приделал колеса от детского самоката "Дружок". Настоящие дутики (идея постоянно витающая над спелеологическим сообществом, регулярно воплощаемая в жизнь, но в горах: "колеса, колеса... НОГИ!"). И теперь, под мелодичный перезвон, демонстрировал всем преимущества колеса на ровной дороге, лихо переносясь с одной платформы на другую. В конце концов, беготня нам надоела, и мы выбрали центральную позицию, свалив рюкзаки и канистры на третей платформе.

Спустя полчаса, с момента отправления поезда по расписанию, с истинно азиатской чинностью, подкатил наш состав на... 6 платформу. Бросаемся туда.

У нашего, концевого, вагона огромное море голов. Проводников нет. Поэтому бьются окна, дверь открывается...

Вы не пробовали затолкнуть в горлышко бутылки враз сотни две размякших от летнего зноя карамелек? Достойная задача. Нам ее предстояло решить в ближайшие четверть часа отпущенные на погрузку. Так объявил всем некий усатый субъект в форме бригадира. Умиротворения в народе эти вести естественно не вызвали.

Чувство омерзительнейшее: ПРОЛЕТЕЛИ, как фанера над помойкой (как вариант более эстетичный - над Парижем).

По клубящимся слухам, в один вагон продали двойную порцию билетов. На ходу составляем тактический план: Валера, как самый худой, прихватив весь десяток канистр, хоть по головам, но прорывается в вагон, занимает минимум шесть мест лежачих, и обороняет их до прибытия основных сил. Евдокимов, с двумя станками (совокупный вес несколько более полутора центнеров - при собственном весе 86), имея в авангарде Татьяну, старается продвинуть этот тандем на завоеванные места, на все готовенькое.

И началось. Звеня бубенчиками, бешено размахивая канистрами, исчезла в дверном проеме анорака Шмырева. Вскоре она замелькала в окнах вагона, где развернулась битва за плацдарм. Наблюдать за ее захватывающими перипетиями было не досуг. Я работал мертвым якорем. Используя приливы и отливы, напирающих со всех сторон аборигенов, для движения к намеченной цели (туда нас несло само, обратно - я опускал на землю Валеркин рюкзак и упирался, упирался, упирался), удалось вдавить Татьяну в вагон. Ее появление на верхней ступеньке, с элегантным голубым станком, было встречено бессильным ревом возмущения. Толпа навалилась, но все проходы были блокированы рюкзаками и ворочавшим их пермяком, смиренно прощавшим все оскорбления, наносимые его немногочисленной родне, до седьмого колена включительно. Какой-то не в меру горячий джигит пытался проскочить мимо без очереди, но был травмирован опущенным в этот момент рюкзаком, и с позором ретировался. Это движение "от", дало возможность закинуть Шмыревские колеса на первую ступеньку. Очередной прилив позволил перенести груз на следующую, но прижал второй рюкзак, сидевший на спине хозяина, к подножке. К счастью, в него вцепились руки соседей и оторвав дюйма на три от вагона дали возможность забросить мне на ступеньки ноги.

Остальное было делом техники. Толпа только изумленно ахнула, когда стряхивая повисших батыров, над ней вознесся огромный синий мешок с торчащими из под него изящными мужскими ногами средней волосатости. До Валерия Семеновича нас донесло уже без эксцессов. Мелькали лишь испуганные лица пассажиров, жавшихся по углам. Наш плацдарм оказался урезанным на треть, поэтому на двух полках улеглись рюкзаки и канистры, еще на одной полке разместились мои товарищи, а на последнюю - взобрался я. Видок у меня был сыроват, и когда умащиваясь поудобнее - вытянул ноги, снизу донеслось гневное: "Течет! Течет!" то текли соки жизни, а может просто рабочий пот. Такова спелео проза.

Утром, часа за два до прибытия поезда к месту нашего назначения начинаем выбираться из вагона. И вовремя, последние метры в тамбуре преодолеваем с боем уже в Самарканде.

С огромными рюкзаками (наши фирменные станки), десятком разнокалиберных канистр в руках (при этом я яростно завидовал Шиве с его шестьюрукостью), мокрые от жары и серые от тончайшей пыли пронизывающей воздух, оглушенные раскаленным гулом азиатского города, предстали мы перед Пантей, мирно рисующим в тени чинар уютного дворика областного совета по туризму кроки, для опаздывающих нас. Обменявшись последними новостями и дав двадцать минут - на "разграбление города", Геннадий Серафимович придерживает слегка меня и дождавшись, когда вокруг не остается народу, спокойненько так сообщает: "Виделся с Климчуком Сашей, Томско-Киевская экспедиция прошла Километр. Дыра прет дальше". Не буду врать про мысли свои тогда, но не смотря на полу-тайну окружавшую эту новость (знали о ней пожалуй все, но боялись сглазить что ли?) дух витал над экспедицией рекордный.

А пока нас ждали будни заброски. Вся груда снаряжения заброшена стараниями техники и транспортного диспетчера на высоту перевала (это около 1500 м. над уровнем Черного моря.) Остающуюся тысячу с лишним метров, грузу предстоит преодолеть на наших плечах. Похоже, фраза грозит стать ритуальной, во всех спелеомемуарах.

Первую ходку делаю, слегка разгрузив собственный рюкзак под бдительным оком избранной тут же общественной комиссии в составе симферопольцев: спокойного Коли Леонова и шумливого Шуры Шевчука выступившего, ко всему, и инициатором ее создания. Комиссия призвана ограничить минимум загрузки рюкзака тридцатью килограммами, дабы пресечь появление "сачков", явление у нас в Перми не развитого и вызывающее у меня легкое раздражение и недоумение. Ухожу, прихватив обломки ящиков в изобилии разбросанных на перевале. Кроме работы на заброске - мне сегодня кормить народ обедом и ужином. "А ресторанов здесь нема", - говорит дядя Вася - наш экспедиционный завхоз и комендант, поэтому дежурят все по очереди. ²⁹

²⁹ В городской жизни - Васин Василий Иосифович - редкий мастер - отделочник из Симферополя, говорят к нему там записываются в очередь, как к модному зубному врачу. Сын его записался в спелеологи и дядя Вася пошел вместе с ним. Мужику скоро на пенсию, грузом его не напрягают, несет он нелегкую завхозовскую ношу и нет ему в этом равных. Еще десяток лет мы будем встречаться у экспедиционных костров. Наша переписка с ним - это, по-деревенски, обстоятельные рассказы о жизни секции, какие-то наши личные дела и проблемы.

Нещадно палит солнце. Тени практически нет. Карликовые скалки (ростом мне по грудь) создают отдаленное подобие оазисов прохлады, где собирается всякая живность. Из одного такого оазиса торчат ноги и звучит музыка. Это отдыхает крымчак - Юра Маштаков. Прохожу не торопясь мимо. На приглашающий жест рукой, отрицательно качаю головой. Сидеть сейчас нет никакого желания.

- Самолет угнали. В Японию. МИГ - 25. Летчик Беленко, - делится он в пространство почерпнутыми из эфира новостями.

Еще несколько десятков метров и выхожу на небольшое плато граничащее с неглубокой (метров 200) долинкой, на противоположной стороне которой пестрое пятно на выжженном склоне - наша промежуточная стоянка. Ниже, практически подомной, по тальвегу долины - кош, крошечные фигурки людей, кони, овцы и собаки. Про собак утром предупреждали успевшие побывать здесь крымчаки: "набирайте камней, а то загрызут".

Впрочем, собакоопасное место, прохожу даже не использовав заготовленный "боезапас".

Пока вожусь с костром, появляются Люда с Лилькой. Загорелые и ужасно довольные они помогают мне и попутно атакуют вопросами. Прибыли они два дня назад, и ушли на плато с первой крымской группой. А сейчас рвутся на заброску. Впрочем, их отправляют в лагерь у дыры с какими-то коробками.

Во вторую ходку забираю все три посылочных ящика со сгущенкой. И снова тропа упрямо карабкается по склону вверх. Полтора часа горных склонов и - промежуточный лагерь.

Попутно обнаруживаю живой интерес к собственной персоне небольших таких, желто-черненьких, опрятненьких, полосатеньких аборигенов. Возникая из раскаленного марева, совершают они облет согбенной моей фигуры, исчезая за пределами видимости в районе, что пониже станкового рюкзака, прочно угнездившегося на плечах. Через толику времени, снова мелькают перед взором, истаивают в пространстве, выполнив какую-то загадочную миссию. Причина столь явно выраженных симпатий выясняется когда сбрасываю рюкзак на сегодняшней стоянке. Поскольку гвозди которыми забивали посылки, как помните, были слегка длинноваты, то пробили они не только реечки и фанерки ящиков, но и сами банки. Пока все добро лежало тихо, не возникало проблем, но во вьюке, от тряски и перемены давления произошло неизбежное: банки понемногу стали пропускать сгущенку, что ясно показывали засахаренные белесые подтеки на ящиках и моих шортах. При ревизии потери были сочтены минимальными, но ящики подлежали теперь переноске в строго заданном положении.

Третью и последнюю ходку завершаем уже под вечер. Готовлю ужин при дружной помощи всего лагеря. Все хотят есть, да и свежий горный ветер навевает основательно позабытую, после целого дня хождения по прокаленным солнцем тропам, прохладу.

На следующий день, практически по ровному месту (каких-то триста метров перепада не в счет) заканчиваем заброску снаряжения и продуктов к обеду.

Прослышав о событии, на плато потянулся "пишущий брат". Первыми отметились местные журналисты. Затем в "воротах" (сужение котловины на тропе ведущей к лагерю) замаячила легкомысленная и почему-то розовая соломенная шляпка собкора радиостанции "Юность" А. Русанова. Последним, уже на выброску, обозначил свой интерес Юрий Рост от "Комсомольской правды". Всех их подводили ко входу, демонстрировали надпись оставленную предшественниками: "КиЛСИ-1032", угощали обедом, потчевали новостями и рассказами. Но только двое последних включились в работу экспедиции (разумеется в меру своих скромных спелеосил).

Начало экспедиции принесло и несколько мало приятных сюрпризов. Оказались забытыми топосъемочные комплекты, а из бумаги - в наличии была только туалетная да Пантюхинская полевая книжка геолога. Всё: пикетажки, мерные шнуры, компаса, пикеты, линейки и транспортиры, карандаши и резинки осталось мирно лежать себе в Симферополе. Положение не спасали, прихваченные мной на всякий случай, горный компас и мерный шнур. В купе с Гениным компасом это решало проблему подземной съемки, но программа поверхностная была на грани срыва.

Поэтому в Ургут была направлена экспедиция Петров - Евдокимов. Цель - добыть недостающее и дать телеграммы в Крым и ЦМКК. Заодно нам надо встретить в Ургуте корреспондента радиостанции "Юность". Телеграмму дали, не существующее добыть не удалось. Корреспондента не обнаружили (он появился самостоятельно на следующий день после нашего возвращения). Аборигены шарахались от нас и дивились - почему мы шлындаемся по жаре, вместо того, чтобы сидеть и пить в тенечке зеленый чай.

Ургут остался в памяти огромным числом белых капроновых мужских сорочек, одетых на голову местными женщинами вместо накидки. Очевидно какой-то местный шик в моде.

Элегантный, слегка ироничный Паша Петров, никогда не поднимающий голоса. Даже если дискуссия поднимает тон и хлещет через край, он лишь машет рукой и говорит: "А, пускай себе". Что-то в наших душах притягивает друг друга и сдружились мы сразу и бесповоротно еще с Красной пещеры ³⁰.

³⁰ Красная пешера - грандиозная подземная галерея промытая рекой в недрах Долгоруковской яйлы в Крыму. Длинна ходов более 13 км.

Вечер застает нас на полпути к лагерю экспедиции и мы принимаем радушное приглашение геологов переночевать на базе, пристроившейся у скал, как раз на середине горного склона. Ночь проводим на свободной койке с панцирной сеткой, улегшись вольтом. Хозяин ее работает бурильщиком в ночь.

Все ничего, но во втором часу ночи воротились "гонцы", посланные в долину за спиртным и хлебосольные наши хозяева, разливая очередную "парцайку" огуречного лосьона ("Мужики! Классная штука! Закусывать не надо!"), хронически забывали наше предупреждение про спортивный режим и безалкогольную жизнь. Поэтому еще часа два нас будили каждые пятнадцать минут громовыми возгласами: " Мужики! Пить будете?" и чей-то сердобольный, но не мене громогласный голос урезонивающий: "Да тихо ты! Устали ребята! Дай отдохнуть им!" Как ни странно, выспались мы прилично, и встав с первыми лучами беспощадного Азиатского солнца, уже через полтора часа любовались раскинувшейся панорамой рабочих буден экспедиции.

20 августа Володя Родичев, Юра Беляев, (Симферополь), Сергей Евдокимов (Пермь), Мирон Михалевич, Леся Вовк (Львов), Саша Осипов (Ялта), ведомые Пашей Петровым, делают сегодня заброску снаряжения до 200 м. Первый выход добавил мелких проблем. Телефонный провод, оставленный предшественниками - перебит в нескольких местах, и это на первых ста метрах. Чтобы не искать обрывы, пришлось мне возвращаться на поверхность, брать свою катушку и провешивать новую нитку до лагеря 400.

На молчаливый вопрос Гены - ответил, что мой провод мне роднее. А топосъемку сделаю в свободное время своей бригадой, поскольку кроме проверки связи, взял на себя и это хлопотное дело.

Самохваты знаменитой фирмы (изготовленные самопально на западе Украины по четвертному за штуку) упорно не идут по глиняной веревке уже на первом колодце. Наученные прошлогодним горьким опытом использования "фирменной продукции" мы всем демонстрируем свои "гиббсы" и придуманный способ закрепления "стопа - колено". Высшая оценка наших усилий на этом поприще прозвучала на 900-метровой глубине из Пантиных уст под рев водопада на 45м колодце: "Серый! Эту пару я забираю себе - "жумары" выкину... Пусть другие мучаются".

Палатки Пермского отряда на КиЛСИ.

Лагерный быт строг и непритязателен: с утра - построение; ставятся задачи на день. Но прежде чем разойдутся в разные стороны рабочие группы экспедиции, звучит обязательная фраза:

- Бабы - на дерьмо, мужики - по воду.

При всей своей грубости, смысл в ней по житейски незамысловат и прост. Единственное топливо на плато - кизяк, остающийся от десятков мирно пасущихся лошадей. Огромные полиэтиленовые мешки наполненные продуктом переработки здешней скудной растительности весят ничтожно мало, по сравнению с втрое меньшими мешками со снегом. Воды проточной на поверхности нет. Ее добывают из воронок, в которых еще сохранился снег. А поскольку мы в этом сезоне здесь не первые, то идти до уцелевших снежников приходится минут двадцать. Воды постоянно не хватает и однажды блюстители личной гигиены устраивают себе баню, расплескав трехдневный неприкосновенный запас влаги.

Основной пункт моих переживаний - кадровый: чтобы наши не оказались слабаками на общем фоне, оказался напрасным. Пермяки держатся прекрасно, работают все инициативно и с энтузиазмом.

С дисциплиной здесь немного трудновато. В экспедиции высок процент новичков и начинающих, что создает определенные сложности. Забавно наблюдать за страданиями городского шаркуна, среди утомительного однообразия пожухлой растительности, беспощадного солнца, да серых скал. Выбитый из привычной колеи, по собственному желанию (!), переместившийся в совершенно другие координаты моральных критериев и оценок, он теряется, потом теряет сознание (оказывается азиатское солнце не щадит не только наши изнеженные Уральские шкурки, но и привычную к высокому ультрафиолету Крымскую кожу). Набиваются мозоли, где только можно, не говоря о бесчисленных волдырях от солнечных ожогов на лбу, ушах, носах и иных выступающих частях.

Похоже у крымчаков идет какой-то, невидимый посторонним, внутренний процесс сопровождающийся криком, шумом и сильно натянутым консенсусом. В этом горниле выделяется активностью поджарая фигура Шуры Шевчука, всегда готового поруководить, выдвинуть свежую идею, или бросить всю силу своего голоса в защиту попираемых свобод и равенства (нести равный груз, дежурить на кухне, да мало ли в экспедициях причин для всеобщего равноправия).

Через дюжину лет мы узнаем, что примерно так рождается демократия. С демократией тоже напряженка. Как совместить высокие цели с низменными, но справедливыми гигиеническими требованиями? И подобных коллизий не счесть. Тот же гигиенический вопрос решается элементарно просто: хочешь подмываться носи себе воду сам - но до любителей коммунальных удобств такое решение само не приходит, приходится объявлять его на общем построении.

Пантюхин, Шевчук, Петров, Чурин, Евдокимов, Михалевич, - фото перед нисхождением на память.

21 августа. Сегодня под землю уводит свою группу заброски Шура Шевчук. Сережа Белинский, Олег Чурин, Коля Малков, Володя Калашников, Коля Гротус, Валера Мельников, Юра Савутин (Симферополь), Ярослав Горох (Львов) несут и несут мешки под землю, которые станут нашими базами, навеской, питанием.

Инициирую выход своей Пермской группы на топосъемку и климатические замеры. Действуем быстро и слажено, успевая проделать всю работу еще до выхода на поверхность группы заброски.

22 августа. Сегодня поверхностная съемка котловины, в которой расположилась пропасть. Ходим вдвоем с Пантюхиным. В это же время "тетки" строят план и разрез, просчитывают проложения и превышения и самое главное - отметку (т.е. глубину пещеры). Отсутствие привычного инструментария осложняет работу, но голь на выдумки хитра, препятствие это обходим "по кривой". Правда времени уходит на это уйма. А вот и первая новость: лагерь 400 лежит на глубине 350 м. Сообщаю это Панте. Внешне он не реагирует никак.

23 августа. Под землю уходит группа Валеры Бобрина. В ее составе - Вася Даниленко, Володя Родичев, Коля Леонов (все Симферополь), Витя Дворянинов (Ялта), Юра Шаповалов (Севастополь), Валентин Овчаренко (Львов). Красноярец уводит свою группу заброски до 800 м., где должен поставит базовый лагерь и возвратиться обратно...

Гладко было на бумаге... Колодец 60 метров. На дне его лагерь 400. Но сам лагерь расположен на громадном, почти 20 м. каскадном натеке, поднимающимся в противоположную от места спуска сторону. Телефонный провод, чтоб не мешался, протягивают прямо к лагерю. На спуске - видя лагерь прямо перед собой - многие хватаются за него и начинают подтягиваться. Но параллелограмм сил - штука упрямая, и если в начале дело идет бойко, то при увеличении угла маятника рвется там, где тонко. А тонок провод (разрывное усилие 56 кг.). Размах маятника составляет к этому моменту уже метров 15, а наибольшая скорость у подвешенного к веревке тела где? Правильно. Там, где тело должно висеть свободно. Оно и висит там свободно, пока товарищи снимают его с навески.

Витя Дворянинов увернулся. Сам спустился до дна. Сам поднялся до лагеря. Сам уговорил Пантюхина, что с ним все в порядке. Сам провел ночь в лагере на 400, ожидая возвращения группы заброски. Сам поднялся на следующий день на поверхность, когда стало ясно, что связь с группой потеряна. Завидую его мужеству. Сам исправил свою ошибку. Да только вот простых таких ошибок не надо. Диагноз: сотрясение мозга, множественные ушибы. ³¹

³¹ Эта версия отличается от пантюхинской, но так она зафиксирована в моем дневнике.

Колодец с той поры как заколдовали. Только с пермяками знаю четыре аналогичных случая. А сколько окончившихся более благополучно?

А связь? До лагеря 400 к ней нет замечаний. Провод проброшен новый. А дальше? Дальше поработал нечистый дух, да не пещерный. Тот же дух, что козни чинил на поверхности. Провода оборваны и концы заделаны под камни.

24 августа. В штабной палатке тишина. Телефон безмолвствует. Все теряются в догадках. К вечеру выходит Дворянинов. Виновато отводит глаза и отправляется в палатку "зас....ев" так окрещен лазарет, где командует Лариса Вершинская, дипломированный медик и наш экспедиционный врач. Изящная женщина обязала всех докладывать о любых отклонениях от нормы, пардон, со стулом. Ввела жесткие правила мытья посуды и прочей сан. гигиены. Опасаясь дизентерии и поставили отдельную палатку под карантин. Куда немедленно помещаются все с замеченными отклонениями в жизнедеятельности организмов.

Воодушевленные таким началом лагерной жизни кое-кто попытался "скосить", однако все быстро поняли, что сидеть целыми днями в палатке значительно хуже, чем бегать по окрестным горам в поисках новых пещер. Поэтому палатка пустует. И по вечерам используется под кают-компанию, где поют и играют на гитаре Коля Леонов, Сережа Беляев, Валера Шмырев.

Изредка, кто-то из остряков, проделывает, как сегодня, дежурную шутку. От воронки с буквой "М", марширует к палатке Пантюхина, ведомая Шурой Шевчуком колона. По команде: "Стой! На ле-во! Смир-рно!" Шура подходит к Гене и докладывает:

- Товарищ начальник лагеря! Состояние стула у членов симферопольской команды удовлетворительное. Пуфик.

25 августа. В лагере общее ликование. Утром, часов около 10 вдруг ожил телефон. Голосом Васи Даниленко он вещал из лагеря 400.

- Алло! Алло! Базовый! Дайте Гену. Гена! У нас все зае...то, - хохот собравшихся был ему ответом. Отовсюду бежал народ с единственным вопросом:

- Что он сказал? Что он сказал? - Пантюхин продублировал:

- Вася. Здесь женщины сбежались. Они не поняли, что ты сказал?

- Так я ж говорю все в порядке! - удивляется он женской непонятливости, - мы сначала немножко притомились, потом долго проспали.

Ничего себе - 36 часов машинально отмечаю про себя.

- Почему на связь не выходили? - допытывается Пантя.

- А не работает она. Вот только на четыреста заработала.

26 августа. С микроклиматическими измерениями до 700 м. уходит группа Сергея Белинского. Вообще то основная их задача это незапланированная заброска продуктов и горючего в лагерь 700 и прокладка новой телефонной линии. Пермяки занимаются геологической съемкой. Вечером к своей палатке зовет Гена. На связи Сережа Белинский. Просят пустить их до лагеря - 800. Я этих ребят знаю плохо (вместе мы не работали). Поэтому полностью полагаюсь на мнение Паши Петрова и Пантюхина. Нам будет немного легче.

27 августа. Ну вот наконец наступает и наше время. Встаем чуть свет, есть желание уйти под землю еще до того, как безжалостное дневное светило обрушит на нас всю свою мощь. Собираюсь быстро, весь снаряж готов еще с вечера, остается только тщательно упаковаться в свитера, конденсатник, гидру, комбинезон. Одеть положенную сбрую: Через пол часа я готов и чтобы не оказаться бездельником, готовлю спортивный напиток по рецепту Абалакова, способного придать нам сил в земных глубинах.

Нас под землю уходит шестеро: Геннадий Пантюхин, Павел Петров, Олег Чурин, Александр Шевчук - все из Симферополя; львовянин Мирон Михалевич и пермский спелеолог в моем лице. На шесть человек - семь транспортировочных мешков в которых база, продукты, и веревки на 500 метров глубины. Мы страстно надеемся пройти дальше французов. В экспедиции витает панибратское: "Бержуха" ³² - подвинься". Окружающие молча наблюдают за процессом одевания. Паша ворчит: "Ну прямо утро французского короля". Наблюдатели и в самом деле пытаются упредить наши желания. Наконец то все готово. Солнце уже раскалило свою сковородку и все мы мокры, как церковные мыши. Провожать нас выходят всем лагерем. Фотография на память. Прощальные возгласы и мы по одиночке исчезаем в узкой и темной щели на дне небольшой воронки. Уходим на пять дней. Щелкают затворы фотоаппаратов.

³² Пропасть Берже во Франции, входившая в том году в тройку лидеров подземных пропастей мира. Выглядела она так: Пьер Сен-Мартен - 1332 м.; Жан Бернар - 1298 м.; Гуффр Берже 1122 м. негласный экспедиционный уговор гласил: "Нам рекордов не надо, но третьего места хватит". Отсюда и "Бержуха подвинься". Январь 2002 года принес добрую весть: экспедиция Украинской спелеологической ассоциации, при участии Российских спелеологов под руководством Ю.Касьяна, совершила нисхождение а пещеру Воронью - Крубера и достигли дна на фантастической глубине 1710 метров. Установив таки мировой рекорд.

Мы должны пройти по всем ступеням этой гигантской тысячеметровой лестницы, огромной спиралью уходящей в глубины плато. Должны дойти до пределов возможного и вернуться на поверхность, сняв план пещеры, составив ее геологическое описание, проведя микроклиматические наблюдения.

От лагеря 700 начинаем с Пантюхиными вести топосъемку. Из-за известных событий она оказалась не сделанной надлежащим образом. Одно из непреложных правил в этом деле - все делать по пути туда. На обратной дороге может не хватить времени, да и просто человеческих сил. Съемку веду в жесткой манере: все углы в 1-3 градуса считаются 0, используется любое зеркало воды для построения горизонталей, отвесы перемеряются дважды по свободновисящей веревке и т.п.

Добираемся до лагеря 800 с двумя перекусами всего за 7 часов. Здесь провожаем на поверхность группу Белинского и располагаемся на ночлег.

Еще одно правило - передать сразу же на поверхность все данные топосъемки. Группа обеспечения (гроб) просчитывает, строит, и если есть видимые ошибки, сообщает все замечания для проверки сюда, вниз. Пока готовится ужин надиктовываю данные замеров. Пермячки просчитают, нарисуют и утром сообщат результат.

28 августа. Утром просыпаемся с сознанием необычности происходящего. Сегодня уйдем так глубоко, как никто до нас в стране еще не спускался.

Разбиваемся на две тройки: Петров, Михалевич, Шевчук уходят с навеской до возможного конца. Пантюхин, Евдокимов, Чурин прихватывают базу и с топосъемкой не торопясь следуют за ними. Наша задача - найти место для промежуточного лагеря.

Последние переговоры с поверхностью: узнаем, что отсняли вчера 120 метров вертикали, что в лагере появились очередные корреспонденты. Договариваемся о связи между группами через поверхность, и прихватив свои мешки уходим ко дну. Попутно осматриваем мощный левый приток, пройдя до его первого водопада. Значит идущим за нами есть работа.

Где-то на 900, сразу после 45 м. колодца находим ровную каменную полку, и неожиданно обнаруживаем какую-то жилу прорезающую толщу известняка. Отбираем образцы, разбиваем лагерь. Красным бутоном расцветает палатка. Это Гена освещает ее изнутри распаковывая транспортники, готовит спальные мешки и теплое белье. Рядом шипит синее пламя примуса и слегка замедленно движется фигура Олега. Он готовит ужин. Я занимаюсь телефоном. Кабель натянут высоко и приходится делать снижение. Достать до провода руками могу только у следующего колодца и я стою у его края стараясь сделать все надежно. Мне все время мерещатся голоса, я отвлекаюсь, пытаясь понять - кто там, и снижение все не удается закрепить и я прерываю этот занимательный процесс, чтобы сообщить Панте о своих сомнениях. Он смотрит на меня с сожалением ("перегрелся парень"), качает отрицательно головой. Отвечает коротко:

- Нет. Тебе показалось. - Показалось так показалось, напрочь отключаю посторонние раздражители. Быстро заканчиваю работу и вызываю Базу. С поверхности Дворянинов скучным голосом сообщает:

- Серега, они дошли до дна. И поднимаются на поверхность. Скажи Гене, - мир проигнорированных звуков возвращается ко мне.

"Да, это возвращаются они". Ловлю себя на мысли: "Она нас обманула". Подзываю Гену и молча отдаю ему телефонную трубку. По тому, как он молчит, догадываюсь об обуревающих его чувствах. Вскоре появляются ребята. Подстраховываем их. Паша. Мирон. Шура выбирается последним и не переводя дыхания сразу включается в руководящий процесс:

- Так! Мы сейчас едим, ложимся спать. А вы вниз с... - дальше он не успевает закончить. Накопленные Геной эмоции прорываются наружу небольшим, но яростным Везувием. Единственное, что я смог для них сделать, накормить нашим обедом, и они понуро, будто ощущая за собой какую-то провинность уходят в лагерь 800. Будут там ждать нашего возвращения.

Узнаем, что большое подземное озеро преградило нам путь своим сифоном. В озеро нырял Шура. Прохода не нашел.

Готовим себе ужин.

Ложимся спать.

29 августа. Петров, Шевчук, Михалевич в лагере 800. Отдыхают, приводят себя в порядок. Наша тройка уходит со съемкой до дна для поиска вероятного продолжения. Если продолжения не будет, уходим с выемкой снаряжения до 900 м. Скучный день. Короткая серия колодцев, практически без переходов между ними. Падающий в озеро водопад. Изумрудное, от запущенного вчера уранина, озеро, вытянутое клином. Подъем до лагеря. Мешки со снаряжением.

Процесс пошел в обратном направлении. Теперь все, что мы опускали и развешивали; снимается, упаковывается и тащится на поверхность. Выносим и незримую капельку нового знания. Капелька эта изрядно горчит.

Уже лежа в палатке, диктую данные топо наверх. Все. Спать. Однако долго не могу уснуть. Рядом ворочается Олежка. Задает вопросы. Пантя отвечает. Не дают покоя эмоции. Притворяюсь крепко спящим. Им еще моих не хватает. Скучный день.

30 августа. С утра звоним своим товарищам в лагерь 800. Состыковываем время встречи. Они должны подойти к нам в тот момент, когда мы начнем выброску. Первым - Пантюхин на моих самохватах. Комментарии его я приводил. Самохваты сбрасываются вниз. И пока я привязываю свои, наверх поднимается Олег. Цепляю по очереди мешки со снаряжением, их восемь. Начинаю подъем. Колодец следует за колодцем, число мешков растет и все дольше мне приходится торчать под уступом, придерживая оттяжкой уползающие вверх мешки. Меняться никто не хочет, у всех проблемы одинакового характера: чтобы зажим работал, веревку приходится держать снизу. Пермские самохваты идут уже через метр без посторонней помощи. Кроме того, у нас отработан и способ самоудержания веревки.

Очередной уступ. Бог знает, какой час подъема. "Шаг, второй, третий... левая-правая, левая-правая, левая: А черт, не схватил, ногу резче в сторону... Уф!.. Хоть немножко отдохнуть... Вода... Ноги в стенку, пусть льет мимо... Карабин на груди повыше... Зависнуть..." Бешено колотится сердце, молоточками отдаваясь в висках. Струящаяся по веревке вода, кажется, вымывает из закостеневшего тела последние остатки тепла. Опухшие пальцы не гнутся, да и сам ты напоминаешь робота с единственной коротенькой программкой: "Шаг правой, шаг левой, шаг правой, шаг левой..."

Где-то близко маячит неясное пятно. "Мирон, его фара. Он на страховке. Тяни ее, тяни. Да тяни же... Вот наконец уступ. Сыро холодно здесь. Что ж такова судьба - дальше придется лезть", - слова старого гимна спелеологов завязли в ушах.

-Что? Да нет, все в порядке. Не беспокойся. Я сам. - "Тросик сюда. Болт сюда... Корпус. Корпус не уронить. Хрен потом найдешь. Дырка? Откуда здесь дырка? Не было на предыдущем отвесе дырки. А, ладно, не вывалится. Теперь второй туда же в карман. Карабин к крюку. Муфта... Теперь потянем веревку. Что твой наждак. Откуда на ней песок?.. Надо бы перчатки. Сколько ее тут... Кажется сороковка. Мокрая двенадцатка. Десятка была бы полегче".

От напряжения руки сводит судорогой. Мысли вспыхивают и гаснут, как искры догорающего костра. Движения вялые и плавные, будто боишься расплескать чашу тепла. Веревка с трудом заталкивается в транспортный мешок. Сознание отмечает отдельной искоркой " Мягкий. Наш. Капроновый". Пока ты поднимаешься, ребята перетаскали мешки метров на двадцать дальше по коридору. Хватаешь свой и вдогонку за ними. Поворот, поворот, поворот. Боком, от стенки к стенке: грудь-спина, грудь-спина, грудь-спина...

"Наконец-то. Догнал".

- Серега. Хорошо! Давай вперед.

- Мужики, дайте передохнуть.

- Сколько мешков?

- Шестнадцать.

- Я один притащил. Семнадцать.

Шесть фигур молча перелазят через гору из мешков, вытягиваются в цепочку и начинают передавать мешки дальше. Шаг влево, мешок, три шага направо, в руки. Три шага влево, мешок, три шага направо, в руки. Три шага ... Груда мешков тает сзади, вырастая перед нами. Опять шестеро перелазят через свой завал. Цикл повторяется. Мешок, три шага направо, в руки. Три шага ... И так на протяжении почти полутора сотен метров. Стоп! Приехали. Небольшой зал.

Груда мешков. Кто-то уже ползет наверх. "Прилечь бы. На мешки".

- Серый подержи. - "Опять?"... "Ух и льет". Стою, придерживая веревку руками, чтобы не дергалась. Облегчаю путь наверх товарищу. Где-то далеко наверху неразличимое бормотание голосов.

- Пришел?

- Да!

- Лови страховку! - тупой, с подвыванием свист. Смачный шлепок.

- Пришла! - "Так, карабин. Корпус. Кулачок. Теперь веревку в корпус, прижать кулачком. Куда? Судорога - на место! Так, на месте, теперь шпилька. Шаг, еще один, еще". Веревка тянется, пружинит, наконец мягко подхватывает твой вес и... Шаг. Шаг. Левая. Правая. - "Что на верху? Солнце? Тепло". Ноги сами перебирают метры веревки, идет девятый час подъема.

Сегодня доходим до лагеря 700. Здесь устраиваемся спать своими тройками. Шевчук с командой в базе киевлян. Зовут и нас. Заглядываю. Под мощным сводом в натечной стене округлая ниша. М-да. Троим места должно хватить. Вот только пол выровнять. Нам тут явно места нет. Критически оглядываюсь вокруг. Вот если за глыбой лежащей почти посреди зала? Только чтобы наверху никто не шлындал. Приняв решение, начинаю молча выкладывать транспортные мешки со снаряжением, Гена начинает мне помогать. Олег в роли кормящей матери. Выбраться из ниши быстро невозможно, поэтому пищу он таскает ее жильцам сам. Закончив обустройство лагеря, ужинаем сами и строго настрого предупредив всех на поверхности, что к колодцу приближаться запрещено, пока мы не проснемся, тихо засыпаем.

Люда Сукрушева, Леся Вовк, Лиля Аликина.

31 августа. Просыпаемся от голосов вспомогательной группы. За снаряжением приходят наши товарищи. Юра Маштаков (Коша - по-крымски) спускается к нам в лагерь чтобы дать нам свободно уйти наверх, к солнцу ³³.

³³ Психологи утверждают, что и клички, и проф. жаргон это неосознанное желание отгородиться от окружающего мира рамками своей касты. У крымчаков в ходу клички. Поэтому Крава - оказывается просто Кравченко, Борода - Коля Леонов, Гриня - и вовсе Пройдаков, но Григорий. Странно, но болезнь эта здорово повзрослела. Наша дворовая компания заразилась ею, где-то в 6-7 классах. Зачитываясь Дюма, Сабатини, Джеком Лондоном, в своих уличных делах были у нас и Дон Диего, и Боб Акула. Сам я, помнится, именовался не иначе как Бернардито - Одноглазый дьявол. Кто читал "Наследник из Калькуты" - Штильмарка, тот поймет меня.

Собираем лагерь. Три его мешка мы поднимаем, с собой, в лагерь 400. Так нам спокойнее. Уходя наверх, сохраняем порядок установившийся вчера: Группа Шуры уходит раньше, за ними мы. Первый - Гена, последний я (самохваты мои идут легко и свободно, без посторонней помощи, и на больших отвесах Пантя пользуется ими, сбрасывая их мне вниз). Почему-то долго и мучительно поднимаемся до лагеря 400. Уже в лагере возникает вопрос: "А не остаться ли еще на одну ночевку?" Я - категорически против. Силы еще есть, да и слабеющий свет подгоняет. Поскольку готовка - это, похоже, тоже теперь моя обязанность, наравне с топосъемкой, готовлю невероятный коктейль из сухого "Малыша", искрошившегося весового шоколада и чего-то еще. Часа через два, встаю решительно и говорю, что спать буду только у себя в палатке. Тем более, что у моих "теток" припасен некий сосуд с "джином", и я готов пойти на нарушение спортивного режима ...

Не знаю, что возымело действие: коктейль или угроза оставить меня одного наедине с джином, но все дружно начинают собираться и, после замены потертой веревки на 60 м. колодце, мы быстро (всего за четыре часа - абсолютный рекорд экспедиции) выходим к последнему колодцу.

Свет у меня сел. Сел он и у Паши. Мы с ним в роли замыкающих, поэтому для экономии энергоресурсов примитивно пробираемся в темноте (свалиться куда либо просто невозможно - русло подземного водотока ведет как поводырь) до ближайшего препятствия. На короткое мгновение освещаем сцену, ориентируемся, встегиваем веревки в самохваты, и лезем дальше в потемках. А поскольку на этом участке веревка навешена практически идеально (стенок не касаясь), то идем по двум параллельным веревкам одновременно, этакое СРТ семидесятых. Идем и, от избытка чувств, орем на два голоса из Высоцкого, на ходу переделывая слова:

"Условия пари, одобрили не все,
Илюхин... Был конечно против..."

Из последнего колодца нас выдергивает бригада застоявшихся крымчаков и...

1 сентября. На свет божий (какой там свет в час ночи? - россыпи, по южному огромных звезд, на черном бархате небосвода) выбираемся уже осенью. Встречающие в свитерах и пуховках. (Температура ночью на плато опускается ниже нуля, и утром дядя Вася демонстрирует нам извлеченный из ведра кружок льда сантиметровой толщины.) Мы возбуждены. Взбудоражены встречающие. Лариса Вершинская приносит бутылку шампанского, появляется и бутылка с "джином". Нам хорошо, уютно под нежными взглядами друзей. Расходиться не хочется и поэтому устраиваемся все вместе в огромном бараке-палатке кают-компании. Говорить не хочется все устали. Уже засыпая, Олежка задает вопрос:

- Гена, а ты под землей приведения видел?

- Видел, - хмыкает тот, - один раз, - "барак" настороженно замолкает.

- Мы тогда "Осеннюю" ³⁴ штурмовали, ее только-только открыли. Умотались мы тогда здорово. Снаряжение кончилось раньше, чем дыра. Перед очередным колодцем, связали все, что у кого было. Спустили меня. Дна не достал. Приютился на какой-то полочке, и вижу, - Пантя делает театральную паузу. Дождавшись нетерпеливого: "Ну дальше", продолжает: - На противоположной стене стоит белая женщина и говорит мне: "Да Гена, в этот раз я тебе не отдамся. А вот в следующий раз буду только твоей".

³⁴ "Осенняя" - известная шахта на запалном Кавказе, хр.Алек. Тогда глубина ее была 470 м.

- Ну и как? - раздалось нетерпеливо из другого угла палатки.

- Обманула, первыми там побывали красноярцы, - шелестят легкие смешки.

Это последний всплеск эмоций. Засыпаем. Но и во сне я продолжаю тащить мешки, брести по узким коридорам, подниматься по рапели.

Еще два дня уходят под землю люди, непрерывно поднимаются на поверхность мешки. Трудно отпускает от себя КиЛСИ.

Снова Самарканд. Вернулись мы несколько ранее намеченного срока (билеты взяты на 6-ое). Поэтому вовсю предаемся туризму. Ходим и глазеем на восточные чудеса. Для их описания нужна целая глава, и цветистая восточная речь.

Ночлежка у нас во дворе альплагеря "Артюч". Прием в редакции газеты "Ленинский путь". Газета регулярно писала о ходе работ экспедиции. Ее кор. несколько раз поднимался к нам на плато.

Юра Рост, на прощание ведет штурмовую группу в ресторан: "Не могу ребята не поставить вам настоящего азиатского вина". Ресторан "2500" (очевидно столько лет городу). Проходим во внутренний дворик: журчит вода в фонтанчике, чинары, бетонные дорожки. Ресторан на втором этаже. Туда ведет широкая и воздушная лестница. Чувствую себя не в своей тарелке. Кроссовки развалились на спуске, и приходится "щеголять" в туристских ботинках, являющих из себя весьма печальное зрелище после соприкосновения с каменистыми склонами Кырк-Тау. Ведомые Юрой успеваем только одолеть пару ступенек, как сзади раздается сердитое:

- Куда пошел в тапочках? - оглядываемся. Из-за роскошного куста встает пожилой узбек во фраке и с бабочкой - "Швейцар?" Обреченно машу рукой ребятам.

- В "Артюче" встретимся, - однако почтенный представитель не умирающего племени привратников покровительственно машет мне рукой:

- Нет. Не ты. Ты. Ты и ты, - тычет пальцем в Пантю, Пашу и Роста, - в тапочках нэлзя, - веско резюмирует он.

Вся троица в новехоньких кроссовках "Адидас" (в голове мелькает ерническое: "тот кто носит "Адидас" тот и Родину продаст, а еще любая баба даст").

Очевидно, этот страж нравственности придерживаться аналогичного мнения. Уговоры не помогают, и плюнув на все, идем на площадь в "Ошхону", где мрачно распиваем три бутылки узбекского портвейна, взятого здесь же рядом в магазине и оказавшегося изрядной гадостью.

Петров, Евдокимов, Кочербитова Галина, Михалевич, Пантюхин, редактор газеты Ленинский путь, Атаджапаров перед редакцией газеты "Ленинский путь".

Местные журналисты (областная газета "Ленинский путь", выходящая на русском и узбекском языках) устраивают встречу в редакции. Выступал Пантя. Выступал Атаджапаров - местный знаток карста, к Гене относится с огромным пиететом. Выступали журналисты. Их в самом деле очень интересуют наши дела, наверно потому, что привлекают внимание к этому благодатному краю. Нас одаривают путеводителями по Самарканду с дарственными надписями. На прощание фотографируемся у входа в редакцию.

Разлетаются все. Наш путь лежит через Ташкент. Обещания данные ранее надо выполнять. Балташниковы все дома. Разговоры, воспоминания... Наши геологини уехали отмечать свою практику.

У нас проблемы. Нас остается трое. Денег на авиабилеты хватает только за двоих. Моим товарищам нужно быть в Перми послезавтра. У меня оброк - Степаныч уезжает во Фрунзе, вернется через неделю - за это время я должен написать статью о наших делах на плато объемом не менее десяти машинописных страниц для "Советского спорта".

Провожаю Татьяну с Валерой домой. Они возьмут у секционного казначея деньги и пришлют мне. Я напишу статью, вернусь в Пермь, займусь топосъемкой. Потом уеду на 1-й матч городов Урала. Я обязан там быть, как один из учредителей. Потом выйду на работу, если меня уже не уволили.

Пишу мучительно долго. Лезут какие-то тяжелые, неподъёмные, мысли. Дня за три, отдалбливаю на машинке одним пальцем семь мрачных страниц и в смятении прощаюсь с гостеприимным домом Балташниковых так и не дождавшись главы.

Читая потом "свое творение", на газетных страницах, я сгорал от стыда, там не было ни одной моей строчки. Беда, коль сапоги... Да электрик я. Электрик.

Дома сажусь за оформление топоматериалов. Считаю, рисую.

Камералка дала глубину 1028 м. Рассылаю телеграммы Пантюхину, Росту, Русанову, Балакину.

На матче сообщение о дыре ажиотажа не вызвало. "Скоро там будем тоже", - решает Урал.

Круги от события расходятся в эфире бытия обходя одних и задевая других. Уезжая в экспедицию оставил на работе два заявления: "Прошу предоставить" и "Прошу уволить". Шефу сказал: "Как хочешь так и решишь". 20 сентября появляюсь, как ни в чем не бывало, на работе. Мой непосредственный начальник смотрит озадачено и молчит, сослуживцы крутят пальцами у виска, работяги с увлечением выспрашивают про азиатские подробности. В конце смены шеф подходит и, наконец-то, в открытую спрашивает, где я был? Мой ответ его не удовлетворяет, похоже просто напрочь не верит. Хмыкнув неопределенно, просит к завтрашнему дню написать объяснительную:

- Соберется четырехугольник, будут обсуждать таких, как ты.

Старый работяга - Женя Юшков, мой бескорыстный болельщик из соседнего цеха, случайно присутствующий при этом, ободряюще говорит:

- Напиши все коротко и просто, ведь такое дело провернули!

Слова ложатся на бумагу легко и просто:

Начальнику цеха 50
т.Стрелкову Н.И.
от Евдокимова С.С.

Подпись.

Следующий день проходит как обычно: работа, отладка оборудования. На "четырехугольник" не вызывают.

- Слишком много там собралось, таких, как ты. Вызовут завтра, - роняет вечером начальство. И возвращая объяснительную, бурчит недовольно: - Это переделай как-нибудь помягче.

До меня только сейчас доходит... Шеф у меня отнюдь не дурак выпить, и одна фраза в объяснительной звучит уж очень двусмысленно.

Среда начинается со звонка Валерия Семеновича Шмырева:

- В "Советском спорте" твоя статья".

- "Неси ее сюда".

- "Не могу, она у проходных под стеклом".

Поскольку предприятие у нас режимное, приходится ждать окончания смены. В конце рабочего дня приглашают в кабинет начальства. Не четырехугольник собрался, аж шестнадцатигранник. Все старшие мастера и замы. Вопрос у них один:

- Что с тобой делать ?

- Где был? - не спрашивают, наслышаны, да и пресса прошумела.

Правда, пока небольшие заметки без указания персоналий. Названы города. Слегка пожурили, мол начальство давить надо настойчивее. Кто-то предложил оформить отпуск за свой счет. Тут вылез т. Чистов - наш партийный вожак:

- А где видно, что ты не прогулял? А теперь прикрываешься прессой.

- Газеты читать надо, - нехотя отвечаю.

- А там, что? Твоя фамилия есть? - ехидно вопрошает он.

- Есть, - мстительно роняю я, - статья в "Советском спорте".

- Чья? - по инерции продолжает допытываться парторг.

- Моя, - отвечаю, не без удовольствия рассматривая финальную сцену из гоголевского "Ревизора", которую являют собравшиеся.

Меня быстренько спроваживают, обещая решить вопрос и довести результат до моего сведения. Круги пошли бродить дальше.

В клубе устраиваем традиционный вечер спелеологов. Откуда-то прибегают девчонки и требуют включить приемник. Радиостанция "Юность", Женя Русанов - 20 минут из жизни экспедиции. Наши голоса в эфире ³⁵.

³⁵ Запись этой передачи, как и журнал "Кругозор" №3 за 1977г. хранятся в архиве ВИВ.

Своим помощникам по подготовке экспедиции вручаем пиалушки в знак нашей благодарности и любви. Потом выходит звуковой журнал "Кругозор". Одна пластинка о нашей экспедиции.

Прощаясь с нами в Самарканде. Юрий Рост сказал: "Материал хороший, если получится, дам в нескольких номерах". "Комсомолка" дала материал в двух номерах.

Круги... Круги... Круги...

Нехорошо так леденит душу одно "но": все указывают глубину 1082 м. Перепутали две последние цифры 28 - 82, 82 - 28 ?

Пришло, как никогда, объемистое письмо из Симферополя. Гена писал:

"Серый, тянется бодяга с "Централкой". Посылаю свою объяснительную, чтобы ты был полностью в курсе дел. Приходило ли такое письмо к вам? Что ты написал? Сообщи".

Объяснительная четко рисует картину тогдашних взаимоотношений секций с "Централкой", Поэтому привожу ее полностью:

ЦЕНТРАЛЬНЫЙ СОВЕТ ПО ТУРИЗМУ И ЭКСКУРСИЯМ

3. Кроме того, меня удивляет формулировка составителей письма, что это была "экспедиция специалистов ИМР и других производственных организаций Львова, Перми, Красноярска". Насколько мне известно, в газете "Известия" ничего не сказано об экспедиции специалистов ИМР и других производственных организаций Львова, Перми, и др. Видимо, составители проекта письма позволили себе, по непонятным для нас причинам, заняться прямым вымыслом, что, по видимому, не было сообщено ими подписавшему это письмо тов. В.Симакову.

Подпись: Пантюхин.

Как-то сошлось так, что в этот же день вызвали меня "на ковер" к председателю Пермского обл. совета Гунину М.П. (в отличие от последующих деятелей, занимавших это чисто номенклатурное кресло, он интересовался нашей самодеятельной жизнью). В приемной толкутся инструктора и весело приветствуют мое появление: "Тут из Москвы письмо пришло, чем-то ты им насолил". В кабинет пропускают без очереди. Из-за стола протягивает руку Михал Палыч, весело щуря глазки он сообщает:

- Тут мы решили командировать тебя во Львов от нашего Областного совета, на конференцию по КиЛСИ. Иди получать деньги, - и добавляет, - там от Илюхина телега пришла, в отделе почитаешь. Ты не бери в голову, я уже, как надо ответил. Похоже чиновничьи игры доставляют ему удовольствие и в этом раунде он целиком на нашей стороне.

Еще несколько кругов от события. Чтобы ехать, надо отпроситься у начальства. Без особой надежды, ловлю с утра начальника цеха. Весело улыбаясь он спрашивает меня подписывая письмо:

- Деньги получил?

- Какие? - изумляюсь я.

- Ну мы тебе решили проставить выполнение государственных обязанностей.

Обалдело только и могу, что кивнуть неопределенно. Чудны дела твои...

Во Львове проводится 1 Всеукраинская спелеологическая конференция. Откровенно, совсем не скрываясь, празднуется фитиль, вставленный Москве. Симпозиум из анекдота: "Товарищ Фурманов, а что такое симпозиум? - Симпозиум, Петька, это научное собрание с вином и женщинами". Много вина, много народу, не всегда адекватно воспринимающих действительность.

Пытаюсь выяснить откуда такая цифра глубины. Но, кажется, это никого не волнует. Гена просто отмахивается:

- Серый, просто я подумал и прибавил к тому, что отсняли томичи с Киевом, наш конец. Так будет честно. А Илюхин все равно будет уменьшать. Я его хорошо знаю. Он ведь и Снежную на 50 м. уменьшил. В 1973 г. Я там был и знаю.

Вечером, не дожидаясь окончания торжеств отправляюсь на вокзал. Всего в девяти часах езды "шестьсот веселым" поездом от Львова, город Ужгород. Здесь живет мама и похоронен отец. Ночь в вагоне. День в разговоре с мамой, (больше всего ее волнует: не было ли там опасно). Успокаиваю как могу. Сходили к отцу. Брат несет срочную службу в ПВО где-то в Туркмении. Ночь опять в вагоне.

Во Львове конференция благополучно закончилась. Умиротворенные гости разбредаются по домам. Улетаю и я, через Москву.

Круги... Круги...

Проходит почти год. Странное происшествие: однажды ночью снится непонятный сон: кто-то упал в Киевской на 28 метровом колодце, что перед лагерем 700. Что-то там расползлось. Слышу какие-то разговоры, голос Илюхина, но смысл уловить не могу. Звучит некая фамилия. Просыпаюсь от ясного чувства, реальности происходящего.

Звоню Пантюхину, сообщаю что мол, кто-то из экспедиции упал. Что это приснилось мне не говорю. Гена обещает выяснить по своим каналам.

Скромная заметка в "Правде". Всесоюзная экспедиция достигла дна глубочайшей пещеры СССР. Глубина ее стала 940 м. Прав стало быть Пантюхин, когда говорил мне: "Илюхин все равно все уменьшит". Пусть остается так.

Через некоторое время, на 2 матче городов Урала узнаю от тагильчан - да, упал, и на 28 м. колодце. Шашурин, москвич, в централке отвечает за работу с кадрами, Использовал Абалаковский пояс в обвязке и беседке, карабин со спусковым устройством, попал на пряжку, пояс распустился и с зажатой самостраховкой клиент упал на дно колодца. Сломана нога. (Пикантность ситуации в том, что по нормам того времени, за такое ЧП грозила пожизненная дисквалификация с запрещением заниматься спелеотуризмом. Самому пострадавшему да и руководителю пришлось бы не мало. Руководителю экспедиции не оставалось ничего другого, как высечь самого себя. Не очень больно. На год. До следующей экспедиции. Не без ехидства наблюдали председатели областных спелеосекций на очередном своем семинаре неуклюжую попытку представить все досадной случайностью. Как доставалось многим и за меньшие прегрешения, знали все).

Уже зимой, на очередном семинаре председателей, Владимир Валентинович обронил небрежно в присутствии всего семинара:

- Очень у вас большая ошибка в конце, - и уточнил, - все бьет практически один в один до восьмисот метров, а дальше...- Он развел руками.

Не знал он, что кроме участка 400-700 все сделано одними руками. (Вообще-то физику не стоит забывать, что знает каждый студент первокурсник делающий лабораторные работы по физике: все замеры производятся минимум трижды и выводится средний результат. Так что если считать наши результаты полярными в ошибке, то получается 1/2 (1082+940)=1011 м.). К истине все это не имеет никакого отношения.

Это, кажется, называется просто политикой.

Круги, круги...

1983 г. Опять Кырк-Тау. семь лет спустя. На этот раз СТП и самостоятельная экспедиция ВИВ. Все из Перми. Руководители - Петеримов Л.А. и Вотинов А.В. Результат -1012 м. Чуть позже ПГУ (руководитель - Валуйский С.В.) совершает свое нисхождение.

Круги, отразившись от неведомых берегов, начинают возвращаться обратно. 1986-1990 гг. Секция ПГУ работает уже над пещерным восхождением по левому притоку и раз за разом добиваются успехов (рук. Валуйский С.В. и Родионов В.В.). За что получают бронзовые медали чемпионата СССР за лучшее спелеопутешествие. Одну из медалей, тренера, команда дарит мне на память, за 1976 год. Но это уже другая история и не мой рассказ.

1996 год. Круг кажется таки замкнулся. Очередная экспедиция Пермяков на дне Киевской. Это уже совершенно другое поколение спелеологов - наши дети. Среди них мой сын Денис.

За два десятка лет изменилось многое. Подрос рекорд мира глубины карстовых полостей. Он бестрепетно шагнул за полуторакилометровую отметку, и наша Килси не входит даже в десятку крупнейших пещер. Изменилась техника преодоления отвесов (если та наша экспедиция 1976 года была чуть ли не первой отказавшейся от лестниц и тотально использовала самохваты, то молодёжь ходит исключительно по одной веревке используя технику SRT).

Неизменным остался только дух познания который раз за разом уводил, уводит и будет уводить новые поколения вслед неизвестному.

Август 1976 г. - Июнь 1997 г. Кырк-Тау - Ташкент - Пермь. Евдокимов С.С.