Тетрадь восьмая

4 марта 1942 г.

Как замечательно растут наши люди. Молодой лейтенант пограничных войск Владимир Опекунов совсем недавно был назначен командиром группы в Колайском отряде. Сейчас эта группа — одна из передовых в районе. Ею проведен целый ряд диверсий и боевых операций. Особенно отличилась группа сегодня. Рано утром партизаны вышли на ускутскую дорогу южнее деревни Ени-Сала. Вскоре показалась вражеская колонна. На нее колайцы и сделали налет. Противник оставил трупы 16 солдат и одного офицера. Партизаны потерь не имели.

Я был в отряде, когда Опекунов докладывал о проведенной операции. Потом он обратился ко мне с просьбой дать ему рекомендацию для вступления в партию. С большим удовольствием выполнил его просьбу. Так с каждым днем партийные организации отрядов пополняются за счет лучших наших товарищей.

Запасы наши иссякли, и теперь единственный выход — с оружием в руках добывать продовольствие у противника. Иного выхода у нас нет... Посоветовался с Поповым и Лобовым. Издали приказ по штабу района, которым во всех отрядах ввели норму выдачи муки по 250 граммов на бойца. Для обеспечения мукой отряд Селихова прикрепили к Карасубазарскому отряду, отряд Городовикова — к Джанкойскому, отряды Куракова и Чуба — к Колайскому, Сейтлерский отряд — к Зуйскому. Всем отрядам приказано прекратить делать лепешки и перейти на выпечку хлеба с обязательным подмешиванием в тесто 15—20 процентов картофеля. Обратили внимание на то, что необходимо принять меры для пополнения запасов продовольствия за счет противника.

Начальник первого района Иван Степанович Мокроус прислал записку. Он пишет: "20 февраля отряды первого района вернулись на свои базы. В нашем распоряжении оказалось всего-навсего 10 мешков муки. За счет их все отряды и жили эти дни. До 1 марта всё съели. Принял решение перебазироваться в Старокрымские леса, где еще остались небольшие продовольственные базы. Думаю, что их хватит кое-как прокормить людей до 20—25 марта. Потом придется переходить "на подножный корм"...

В Центральном штабе состоялось совещание. Здесь было решено всем разойтись по отрядам. Мы с С. В. Мартыновым отправились в Карасубазарский отряд.

По дороге Серафим Владимирович рассказал кое-что о себе и о деятельности Центрального штаба. В 1935-1938 гг. он работал секретарем Ялтинского райкома партии, а с конца 1938 года — секретарем Симферопольского горкома.

— 25 октября 1941 года, — говорил Мартынов, — бюро обкома партии утвердило меня комиссаром. В ночь на 1 ноября мы выехали из Симферополя и обосновались на горе Черной в лесах Крымского заповедника. В декабре немцы бросили против нас около двух дивизий Противник, видимо, знал, что Центральный штаб находится в районе этой горы, и стремился во что бы то ни стало окружить ее. Нам удалось выскользнуть из окружения. Гитлеровцы долго гонялись за нами, а потом отстали. К вечеру достигли Бешуя и там устроились на несколько дней, пока не установили связь с отрядами. За это время партизаны в тяжелых боях, нанося противнику большие потери, вынуждены были отходить в другие районы. Это вызвало потерю продовольственных баз. Пришлось жить впроголодь. Вот мы и оказались теперь у вас...

Так за разговорами мы дошли незаметно до карасубазарцев. Партизаны встретили нас хорошо, накормили, но я заметил, что даже такой опытный и квалифицированный повар, как Павел Черногор, не в состоянии приготовить приличный обед без хороших продуктов. К тому же оказалось, что здесь товарищи испытывают "солевой" голод. Нет соли и в соседних деревнях.

Перед нашим приходом в отряд явилась группа крестьян из деревни Кабурчак Карасубазарского района. Они просят принять их в ряды партизан. Среди них были пожилые крестьяне Богданов и Тупович. Они поведали о расправе фашистов над двенадцатью советскими активистами, рассказали, что каждый раз с приходом в село новой воинской части на ночь забирали 10—15 человек заложников. При этом предупреждали, что если будет произведен хоть один выстрел по немецкому солдату, то все заложники будут расстреляны. Не обходится и без провокаций. Как-то у одного из солдат офицер обнаружил пропуск для перехода на сторону Красной Армии. Его немедленно посадили. Потом солдата "освободили" и поставили охранять заложников. Ночью он был убит. Утром фашисты расстреляли восемь человек — депутатов сельсовета, членов правления колхоза, бригадиров.

— Вот так фашистские изверги расправляются не только с советскими людьми, но и со своими, — сказал Богданов. — К тому же все они грабители. Около месяца в Кабурчаке стояла какая-то часть по ремонту автомашин. На прошлой неделе она должна была переехать в другое место. Два солдата, которые стояли у нас на квартире, перед уходом забрали в доме все ценные вещи: часы, сапоги, белье. Пробовал пожаловаться офицеру, а он так на меня накричал, что я еле ноги унес. Пока живы, решили мстить врагу, хотя мы и в годах уже...

Всех крестьян приняли в отряд. В штабной землянке собрали командный и политический состав. Доклад о состоянии и боевых делах отряда сделал капитан Мильто. Его дополнили комиссар Петр Васильевич Команский и начальник штаба старший лейтенант Семен Самойлович Зарецкий. Из выступлений товарищей нам стало ясно, что в отряде моральное состояние хорошее, дисциплина крепкая, боеспособность высокая. Исключительное впечатление произвели старшие лейтенанты Ивановский и Павловский, лейтенанты Жуков, Кривобок, Березнюк, Татаринов, Бурдонас и другие.

8 марта 1942 г.

Сегодня Международный женский день 8 Марта. Мы, к сожалению, не имеем возможности отметить наших славных женщин-партизанок так, как того они заслуживают. Приходится ограничиться вынесением благодарностей в приказах по отрядам.

За время нахождения в лесу женщины показали высокую моральную устойчивость, образец дисциплины, патриотизма. Наши партизанки прекрасно справились со своей ролью разведчиц, медицинских сестер, проявили мужество в боях с врагом. Они — наши товарищи в бою и быту.

Кто они, наши женщины? Это колхозницы, работницы, домохозяйки, учительницы, бухгалтеры, плановики, медицинские работники — представительницы разных национальностей Советского Союза.

Хочется кратко рассказать о некоторых из них. Вот Галина Ивановна Леонова. Она комсомолка, до войны окончила Евпаторийский медицинский техникум и работала медицинской сестрой. В конце октября 1941 года добровольно вступила в Ичкинский партизанский отряд. С самого начала партизанской войны Галина Ивановна принимает активное участие в борьбе с фашистскими захватчиками: вначале бойцом, а затем вторым номером пулеметчика. Не было боя, в котором она бы не участвовала.

Екатерина Николаевна Кабардина до ухода в лес была секретарем Зуйского райкома комсомола. В партизанском отряде проводит большую политико-воспитательную работу среди молодежи, участница многочисленных боевых операций. В последнее время она стала разведчицей и показала незаурядные способности, смелость и отвагу, находчивость и осторожность. Девушка умудряется без всяких документов и пропуска пробираться в Сарабуз, Джанкой и другие важные пункты и под самым носом противника доставать очень важные данные.

Алиева Зылха родилась в Бахчисарае. По окончании средней школы поступила в Керченскую фельдшерскую школу и успешно окончила ее в 1940 году. В ноябрьские дни 1941 года вступила в Карасубазарский партизанский отряд. Эта маленькая, невзрачная на вид девушка оказалась удивительно сильной, смелой и работоспособной. Она лично принимала участие в боях. Сколько наших раненых товарищей, которых Зылха вынесла с поля боя и спасла им жизнь, с благодарностью вспоминают о ней!

Вера Васильевна Загоскина в 1938 году закончила Пензенский строительный техникум. По состоянию здоровья была вынуждена переехать в Крым. Работала секретарем Ичкинского райкома комсомола, а с начала 1941 года — секретарем райисполкома.

— Началась война, — рассказывает Вера Васильевна. — Долго я думала о том, как определить свое место в борьбе с коварным и жестоким врагом. Пятилетнего сына с бабушкой эвакуировала в тыл, а сама обратилась в райком партии с просьбой зачислить меня в партизанский отряд. Мою просьбу удовлетворили. Для меня это было большим счастьем.

Судьба Веры Загоскиной, причины и чувства, побудившие ее пойти в лес и стать партизанкой, — это судьба и те же патриотические чувства Меланьи Васильевны Турлаковой, Анастасии Васильевны Тимошенко, Анны Ильиничны Якимович, Веры Георгиевны Широ, Веры Тихоновны Чебановой, Матрены Осиповны Щербиной, Екатерины Петровны Рюмшиной и многих других прекрасных женщин-патриоток. Мы от всего сердца говорим: большое вам спасибо, наши боевые подруги!

10 марта 1942 г.

Целую неделю военнопленные и мобилизованное население под усиленной охраной вражеских солдат производили порубку леса вдоль дорог Симферополь — Алушта, Симферополь — Феодосия, Карасубазар — Ускут, Салы — Судак. В отдельных местах деревья и кустарники вырубались полосой в 100-150 метров ширины. Вначале мы предполагали, что противник использует лес для каких-либо оборонных работ, и только потом догадались, в чем дело: гитлеровские генералы думали, что так им удастся "воспрепятствовать" партизанам подходить близко к дорогам. Но и это не спасает оккупантов.

Вчера утром группы Карасубазарского, Джанкойского, Ичкинского и Колайского отрядов устроили на феодосийской и ускутской дороге на месте порубок засады. Подпустив близко вражеские автомашины, партизаны обрушили на них свой огонь. Много фашистов убито, сожжены машины. Когда же противник сделал попытку организовать погоню за ними, солдатам пришлось преодолевать созданные ими самими препятствия.

Группа капитана Юрьева в составе Александра Лукина, Яши Саковича и Михаила Рогова ночью заминировала дорогу Алушта — Судак, взорвала только что восстановленный мост у Семидворья.

Сегодня приказом Мокроусова проведено слияние двух отрядов — Ичкинского и Колайского. Командиром объединенного отряда назначен Михаил Чуб, комиссаром — Владимир Полянский, начальником штаба — Иван Губарев.

Шахматисты говорят: лучше десять раз обдумать очередной ход, чем один раз допустить ошибку и получить мат. Это золотое правило в еще большей мере относится к нам. Лучше лишний раз организовать разведку, чем, не зная противника, ринуться в бой и быть битым. Руководство Зуйского партизанского отряда при нападении на вражеский гарнизон в Баксане не сочло нужным руководствоваться таким правилом.

19 февраля три наших отряда пытались захватить Баксан, но безуспешно. Неделю назад Зуйскому, Биюкскому и Сейтлерскому отрядам была вновь поставлена задача овладеть Баксаном. Общее руководство возлагалось на командира Зуйского отряда капитана Ларина.

Вчера утром операция была снова провалена. В чем же дело? В том, что наши товарищи не учли уроков своего поражения в феврале и теперь повторили те же ошибки.

По приказу командующего отряд должен был совершить налет на Баксан на рассвете 9 марта 1942 г. На подготовку отводилась целая неделя! Срок вполне достаточный для того, чтобы командиры отрядов подробно ознакомились с обстановкой, получили данные агентурной и военной разведок о противнике: его численном составе, вооружении, системе обороны на подступах к Баксану и т. п. — и затем составили подробный план операции. Командиры отрядов проявили на редкость удивительную беспечность: разведку игнорировали и в бой пошли, ничего не зная о противнике.

В ночь с 8-го на 9 марта отряды заняли исходные рубежи. Здесь развели костры. Противник же тщательно следил за передвижением и поведением партизан. На рассвете отряды пошли в наступление теми же путями, по которым шли на Баксан 19-20 февраля. Стоило партизанам выйти из леса, как их встретил пулеметный и минометный огонь фашистов. От начала и до конца всей этой операции не было единого и твердого руководства отрядами. Каждый из них действовал на свой страх и риск. Сейтлерцы и биюкчане к началу боя опоздали.

В бою погиб бывший командир Зуйского отряда Андрей Антонович Литвиненко, замечательный человек и большевик.

11 марта 1942 г.

Сегодня впервые за все время нахождения в лесу созвали врачей, фельдшеров и сестер. Три врача, два фельдшера и семь сестер — вот весь состав медицинских работников. Главный врач Яша Рубан сделал доклад о состоянии медицинского обслуживания партизан.

С чего нужно было начинать? С первых дней у нас были раненые бойцы отходивших частей Красной Армии. Сразу же встал вопрос об организации госпиталя. В лесу эту звучит, конечно, очень громко, но, так или иначе, мы его создали, разместившись в землянках. Первым начальником госпиталя назначили секретаря Ичкинского райкома партии Веру Андреевну Золотову. Она энергично взялась за дело. Прошло немного времени, и большая часть раненых встала на ноги. Но вот начались бои, и появились новые раненые. С усилением холодов стали поступать обмороженные. Положение осложнилось. Медикаменты кончились. Приходилось делать много операций.

Ни одного случая столбняка, гангрены до сих пор у нас не было. Зато появились авитаминозы. Соли мало, продукты несвежие, цинга. Вовремя спасла нас "Большая земля", сбросили витамины, медикаменты, перёвязочные материалы, йод, риванол...

Обычно медобслуживание проводится в тылу, но у нас тыла нет — кругом враг. Врач или медсестра лежит вместе с бойцами в обороне, стреляет и время от времени отползает на 5-10 метров в сторону, чтобы перевязать бойца-партизана. Так в борьбе, в тревогах и трудностях проходит наша жизнь и работа....

12 марта 1942 г.

Сегодня мы провели в штабе района совещание начальников разведок. Присутствовал начальник разведки Центрального штаба Иван Николаевич Казаков. Доклад о борьбе с вражеской разведкой и усилении нашей разведки в стане врага сделал Николай Ефимович Касьянов.

Нам стало известно, что гестапо активизировало свою деятельность, стало усиленно насаждать агентуру в соседних деревнях и все чаще делает попытки засылать к нам своих разведчиков и диверсантов. Разведчики-партизаны разоблачили до двадцати вражеских агентов, стремившихся проникнуть в наши ряды.

3 января 1942 года отряд № 18 занял деревню Сартана. Партизаны восстановили здесь Советскую власть. Было объявлено, что из деревни никто не может выехать без специального пропуска штаба отряда. На другой день партизаны узнали, что ночью из Сартаны в деревню Ени-Сала нелегально ходил бывший кулак Куртамет Халиль. Его арестовали и допросили. Он все отрицал. Когда же его раздели, то в кальсонах нашли удостоверение о том, что Куртамет Халиль является сотрудником немецкой тайной полиции. Шпиона и предателя расстреляли.

Дважды были предотвращены готовившиеся покушения на командующего партизанским движением Крыма Алексея Васильевича Мокроусова.

Совещание было очень интересным. Товарищи рассказали много любопытного из опыта своей работы. В первое время наши разведчики подходили к этой работе ощупью, проявляли излишнюю осторожность, боялись привлекать к ней местное население. Теперь армия наших разведчиков растет с каждым днем. В невероятно трудных условиях добывают они очень ценные и важные сведения о противнике для нашей армии и партизан. Часть этих героев и героинь проникла в логово противника и там, ежеминутно и ежечасно рискуя жизнью, выполняет свой патриотический долг. Среди многих прекрасно работающих в глубоком подполье следует назвать Мирона Чернышева, Михаила Голованева, Илью Чернышева, Аксинью Пояркову, Михаила Босова, Ивана Липиева, Семена Пояркова, Степана Липиева, Григория Долгополова, Якова Кривошеева,

13 марта 1942 г.

Терентий Яковлевич Черней до войны много лет работал председателем Караджинского сельсовета в Джанкойском районе. Когда в конце октября 1941 года гитлеровцы прорвали фронт на Перекопе, он вместе с сыном вступил в партизанский отряд. В лесу Терентий Яковлевич быстро "освоился" и стал принимать активное участие в боевых операциях. Особенно отличился Черней при занятии деревень Чермалык, Бешуй, Соллар и Каперликой.

22 января 1942 года, во время налета партизан на вражеский гарнизон в Суук-Су, Терентий Яковлевич был ранен в обе ноги. Мы решили тогда оставить его в санитарной землянке Судакского отряда.

15 февраля на лагерь отряда внезапно напали фашисты. Завязался неравный бой. Партизанам не удалось задержать противника. Тот вел огонь уже недалеко от санитарной землянки.

— Отходят, — сказал Черней лежавшему возле него десантнику лейтенанту Илье Ивановичу Гончарову. — Нам здесь нельзя оставаться. Прикончат фашисты...

— Ходить ведь мы не можем, — ответил лейтенант.

— Поползем, — предложил Терентий Яковлевич.

Через минуту оба были уже наверху. Здесь свирепствовал буран. Ветер со страшной силой поднимал целые кучи сухого снега и бросал в лицо. Не обращая внимания на непогоду, партизаны двинулись в путь. Они ползли по снегу. Каждый метр давался с большим трудом. Ночью, когда совсем выбились из сил, решили сделать "привал". Место выбрали в густом лесу у горного ручья. Легли под огромным буком, но уснуть не могли. В голову лезли мучительные мысли: двигаться дальше оба не могут, где свои — неизвестно. Нет пищи, табака, нужна медицинская помощь.

На рассвете до них донеслось блеяние овец, чуть слышный говор.

— Деревня там, — обрадовался Гончаров.

— Орталан это, — разочаровал его Черней. — Там гарнизон фашистов да и местные предатели поймают. Туда хода нет.

Гончаров хотел подняться, но сил не хватило и для этого. Не лучше чувствовал себя и Терентий Яковлевич. Оставалось только одно: ждать счастливой случайности. Так прошел день, другой, третий... На шестые сутки на них наткнулась молодая женщина. Назвав себя Фатьмой, она пообещала прийти вечером и принести продуктов. Свое обещание выполнила — пришла в сопровождении мужа, принесла хлеба и крынку молока.

Через пять дней. Фатьма появилась опять. Передавая хлеб, молоко, соль и чеснок, она сказала: "В деревне полно румын. Везде наставили часовых. Боялась следы оставить и вас выдать. Приду снова через день".

Ушла и больше не появлялась. Друзья терялись в догадках: возможно, ее выследили и она попала в лапы врагу?

Принесенные продукты были съедены, и наступил настоящий голод. Черней и Гончаров стали есть мох, кору деревьев. Они окончательно обессилели. Лейтенант, не выдержав, тайком от друга вынул пистолет и приложил к виску. Раздался выстрел. Это произошло 8 марта — на 22-е сутки после выхода из лагеря. Терентий Яковлевич остался один.

Через два дня Чернея обнаружила проходившая мимо партизанская разведка. На руках его принесли в деревню Чермалык, а отсюда уже отправили в лагерь Джанкойского отряда. Медсестра Ира Клименко и врач Яша Рубан ни на минуту не покидали больного и делали все, чтобы восстановить его силы и быстрее залечить раны.

Сегодня утром я навестил Терентия Яковлевича и, признаться, не узнал человека — на постели лежал скелет, обтянутый кожей. Чуть слышным голосом он рассказал о перенесенных страданиях, просил отблагодарить Фатьму и ее мужа.

Мы тепло простились. Но через шесть часов после нашей беседы Терентий Яковлевич скончался.

Только человек большевистской закалки мог выдержать и перенести такие трудности. Но ничто не сломило железной воли коммуниста Чернея. До последнего вздоха он остался на боевом посту солдата нашей партии. Память о нем мы сохраним на всю жизнь.

14 марта 1942 г.

Сегодня Мокроусов отправил Петю Помощника, Есю Певзнера и Анатолия Смирнова на связь с третьим районом.

Прошел всего час после ухода связных, как вдруг в районе лесничества Верхний Кокасан началась сильная стрельба.

Оказалось, связные наткнулись на две большие группы вражеских солдат, скрытно продвигавшихся в направлении отрядов Чуба, Куракова и нашего штаба. Старший группы Петр Помощник, только на днях принятый нами кандидатом в члены партии, направил Смирнова обратно к нам с донесением, а сам с Певзнером открыл огонь по врагу. Своими действиями связные сорвали намерения противника внезапно напасть на партизан.

Бросилось в глаза, что на этот раз противник изменил свою тактику. Прежде гитлеровцы шли цепь за цепью, теперь они действовали отдельными группами в составе взвода. Каждая из этих групп завязывала бой независимо от остальных, и таким образом в лесу создавалась масса очагов борьбы.

Бой продолжался весь день. Противник стремился нанести главный удар Ичкинскому и Джанкойскому отрядам, уничтожить их и овладеть горами Скирда и Аю-Кая. Партизаны стойко оборонялись и своих позиций не оставили.

К вечеру вражеские атаки прекратились, но противник из леса не ушел. Нужно думать, что завтра он повторит попытки овладеть Аю-Кая, Скирдой и зажать нас в кольцо. Пленные показали, что против нас сегодня действовали полки 24-й немецкой и 18-й румынской пехотных дивизий. И та и другая уже имеет немалый опыт борьбы с партизанами.

На оперативном совещании в штабе района командиры доложили о высоком боевом духе личного состава отрядов. Плохо с питанием, не хватает патронов, мин и гранат.

Противнику нанесен серьезный урон. Только убитыми он потерял до двухсот солдат и офицеров. Понесли потери и мы. У ичкинцев убито 6 и ранено 2 человека, у джанкойцев убиты двое. Тяжело ранен командир Карасубазарского отряда Николай Дмитриевич Мильто. Это у него уже второе ранение за последнее время.

Иван Павлович Рюмшин доложил, что часть населения, которая уцелела в Чермалыке, пришла в лес.

15 марта 1942 г.

Ночью, пока основная масса партизан отдыхала, мелкие группы продолжали тревожить противника. Мы использовали опыт 19 февраля, когда и часа не дали отдохнуть вражеским солдатам.

Я сидел в землянке Ващенко на горе Скирда, когда часов в шесть утра сюда зашел только что возвратившийся с малой "операции" молодой партизан Иван Стеблянко.

— Погода что-то рассвирепела, — сказал он, снимая заиндевевшую шапку. — Не узнаю солнечного Крыма. Ночью опять навалило снега по колено, да и мороз пощады не дает нашему брату. Трудновато в такую погоду в нашей обуви и заплатанной одежонке. Ну, а фашистам тоже не сладко. Растревожили мы их, погреться у костров не дали. Злые стали.

В этот момент на лес обрушился шквал артиллерийского и минометного огня. Интенсивная стрельба длилась около 40 минут, затем все утихло, но вскоре заработали наши пулеметы, минометы, автоматы и винтовки. Донеслись взрывы гранат.

Первую атаку противник предпринял в направлении Аю-Кая. Не добившись успеха, он все силы бросил на Берлюк, и опять безуспешно. Бой стал принимать позиционный характер. Против нас вновь были пущены в ход артиллерия и минометы.

В 14.15 вместе с Мокроусовым поднялись на гору Среднюю. Наблюдая бой, мы пришли к заключению, что врагу и сегодня не удалось добиться сплошного окружения. Теперь задача заключалась в том, чтобы дотянуть борьбу до вечера.

Во второй половине дня бой разгорелся с особой силой. Но новые атаки на Берлюк опять ничего не дали противнику. Мы вели активную оборону. На каждой горе, сопке, скале были созданы отдельные очаги сопротивления. Это и спасло нас от неминуемого разгрома. В 16.45 вызвал к себе Мокроусов. Он встретил меня словами:

— Надо принимать решение. Майор Селихов считает, что третий день борьбы мы не выдержим, и предложил перейти в другой район. Ваше мнение?

— Одни, без помощи других, мы, конечно, не устоим, тем более, что у нас нет мин, гранат и ограничено количество патронов, — сказал я.

Стали совещаться. Мокроусов принял решение всем отрядам переходить в Зуйские леса. Все уже хотели расходиться, когда пришел связной Джанкойского отряда с запиской от начальника штаба тов. Сизаса. Он писал: "И. Г. В разгар боя одна из вражеских мин разорвалась на командном пункте, где находились командир и комиссар отряда. Рюмшин и Клеветов убиты".

Два дня Иван Павлович Рюмшин и Петр Николаевич Клеветов руководили обороной Берлюка. Они отбили бесчисленное количество вражеских атак и, несмотря на многочисленное превосходство противника в людях и боевой технике, сумели отстоять наш славный Берлюк. Теперь среди нас нет этих замечательных большевиков, прекрасных товарищей, настоящих советских патриотов, мужественных и бесстрашных партизанских вожаков.

Сколько еще невозвратимых потерь готовит нам война?!

16 марта 1942 г.

Вот и началось наше "великое переселение"... В путь тронулись уже за полночь. Все отряды вытянулись в одну колонну. Отряд Городовикова в голове, джанкойцы — в хвосте. В середине "ходячие" больные и раненые (тяжело раненных оставили в засекреченной санитарной землянке). С нами женщины, дети и старики, пришедшие из деревень. Было так темно, что в двух шагах ничего не видно. Чтобы не сбиться с пути, партизаны привязывали на спину впереди идущим товарищам белые куски материи из парашютов.

Шли очень осторожно, и все же многие спотыкались, падали и даже срывались в обрыв. Особенно тяжело стало к утру. Мороз усилился, голые скалы обледенели, снег покрылся тонкой коркой льда. Труднее всех приходилось раненым и женщинам с детьми.

Мы планировали перейти шоссейную дорогу Карасубазар — Ускут на рассвете, но подошли к ней, когда было совсем светло. Головной отряд уже перешел дорогу, и мы начали переправлять раненых, как вдруг из-за поворота со стороны Ускута показалась группа вражеских солдат. Они остановились буквально в ста метрах от партизан и стали наблюдать за необычным зрелищем. Чуб немедленно выслал заслон, но все обошлось благополучно. Постояв несколько минут, гитлеровцы повернули обратно.

По ту сторону шоссе нас ожидали другие неприятности: впереди лежала широкая полоса срубленного и поваленного леса. Даже невооруженному и легко одетому человеку трудно пройти сквозь эту баррикаду. Нам же пришлось особенно тяжело. Долго мы возились, пока нашли "просветы", сквозь которые и прошли заграждения.

Начался подъем на высокую гору. Партизаны идут цепочкой. Мокроусов все чаще и чаще делал остановки для отдыха. Как он ни храбрится, а годы дают о себе знать: на днях ему пойдет пятьдесят пятый, а в таком возрасте, да при нашем голодном пайке подниматься по крутым тропам нелегко.

На одной из остановок мы пропустили мимо себя раненых и больных. Среди них шли Мильто и жена Ивана Павловича Рюмшина с детьми. От детей все еще скрывали гибель отца.

Последние километры всем показались необычайно тяжелыми. Ноги, словно налитые свинцом, еле-еле передвигались. В лагерь Колайского отряда пришли только к концу дня. Решили больных, раненых, женщин, стариков и детей разместить в землянках и здесь же оставить Ичкинский, Джанкойский и Кураковский отряды. Всем остальным отрядам, штабу района и Центральному штабу с наступлением темноты продолжать переход в Зуйские леса.

В лагере запылали костры. Партизаны стали готовить галушки из муки, которую они вчера вечером получили. Это будет завтрак, обед и ужин сразу.

17 марта 1942 г.

Вчера с наступлением сумерек двинулись дальше. За ночь предстояло пройти около 20 километров по Караби-яйле на высоте 800-1000 метров по камням и бездорожью. Часом позже вышел Мокроусов со своим штабом и комендантской командой. Их путь лежал в направлении горы Каратау. Мы же пошли напрямую по Караби-яйле, сокращая, таким образом, расстояние до речки Суат, где в лесах дислоцируются Зуйский, Сейтлерский и Биюкский партизанские отряды.

Я шел в центре колонны, рядом шагал Савелий Васильевич Ващенко. Он завел разговор о своей семье, чувствовалось, что тосковал о детях и жене, которых очень любил. Савелий Васильевич шел, как и многие другие, повесив на шею ремень автомата, а озябшие руки засунул в карманы. В одном месте, когда мы переходили через покрытую снегом льдину, Ващенко поскользнулся и упал. Автомат ударился о землю, раздался выстрел. Мы зажгли фонарь и увидели, что у Савелия Васильевича снесена часть черепа. Товарищи понесли его обратно в санземлянку колайских лагерей. Все хорошо понимали, что Ващенко уже не жилец. Тяжело лишаться прекрасного товарища и боевого командира, погибшего так нелепо. Расстроенные, подавленные, мы пошли дальше.

Стремление пройти Караби-яйлу за ночь вызывалось тем, что мы шли, как в коридоре, между вражескими заставами, мимо больших гарнизонов в ближайших к яйле деревнях. Идти было нелегко, на пути то и дело встречались осыпи остроконечных камней, подобные лунным кратерам воронки, на обход которых приходилось затрачивать массу сил и времени. Неожиданно колонна вышла на какую-то дорожку. Партизаны обрадовались — наконец-то выбрались из этих проклятых камней. Но мне почему-то показалось, что мы идем не туда, куда надо. Я передал по цепи команду, голова колонны остановилась, и ко мне подошли наши проводники — коммунист Юра Гаркавенко, комсомольцы Толя Шишкин и Ваня Кузьмин.

— По-моему, эта дорожка ведет в Казанлык, — выразил я свое сомнение. — Там полно фашистов.

— Не может быть, — не согласился Гаркавенко, — Мы же еще не проходили метеостанцию.

— Вот давайте ее и поищем, — предложил я.

Свернули налево и, действительно, в каких-нибудь пятистах метрах обнаружили развалины метеостанции. Ненамного, но все-таки проводники ошиблись. Подвела страшная темень.

Шишкина и Кузьмина послал за колонной, а сам с Гаркавенко остался на метеостанции. Разрушенное здание не могло вместить всех 750 человек; уставшие люди устраивались кто как мог, где попало, и тут же засыпали. Отдыхали недолго, рассвет приближался, а развалины — хороший объект для артиллерии и минометов противника. С большим трудом подняли людей и тронулись дальше.

В пути меня окружила группа бойцов.

— Далеко еще до Суата, Иван Гаврилович? — спросил один из них.

— Километра четыре, — отвечаю.

На самом же деле было дальше. Я сказал неправду, потому что хорошо понимал, в каком состоянии находились люди.

Засветло ко мне подошли те же бойцы и укорили: "А ваши километры, Иван Гаврилович, оказались почему-то очень длинными".

— Это потому, — сказал я, — что ваши ноги очень короткие. Вот вам и кажется, что километры большие.

В 10 часов утра "форсировали" Суат и скрылись в лесу. Через полчаса мы услыхали стрельбу там, где только что проходили.

Под вечер пришел и Мокроусов со своим штабом. Оказалось, что его разведка напоролась на вражескую заставу. Судьба разведчиков неизвестна.

18 марта 1942 г.

За эти сутки ничего существенного не произошло. Вчера всех наших людей разместили в землянках Зуйского, Биюкского и Сейтлерского отрядов. Из-за тесноты все спали сидя, но были рады и этому: над головой все же крыша, а на дворе всю ночь бушевала вьюга.

Нас беспокоит то, что здесь, в Тиркенских лесах, сосредоточились восемь партизанских отрядов в составе свыше тысячи человек. Такая большая концентрация отрядов на небольшом лесном массиве может принести немало бед. В случае необходимости негде будет и сманеврировать. Решили дать людям пару дней отдыха, а затем снова в путь.

Возникала и другая проблема: чем кормить людей. Зуяне и биюкчане хорошо приняли партизан с горы Средней, делятся с ними последним, но у них самих запасы ограничены. Через неделю мы их объедим, и тогда — катастрофа для всех.

Мокроусов послал две радиограммы в штаб фронта. В первой он писал: "Горах Тирке находится свыше тысячи партизан. Продуктов нет. Прошу немедленно парашютами сбросить просоленных сухарей и других продуктов". Во второй радиограмме говорилось: "Прошу прислать любой тип самолета площадках указанных Геновым, прием обеспечим, заранее радируйте".

Сегодня пришли связные Ичкино-Колайского отряда коммунист Николай Харитонович Скибида и комсомолец Абрам Бальшин. Они принесли письмо от Чуба. Скибида доложил, что в их санитарную землянку вчера привели раненого Мишу Михеенко.

Несколько дней назад я долго беседовал с Михеенко, просившим дать ему рекомендацию в партию. Он рассказал мне о своем прошлом и о планах на будущее... В тридцатых годах беспризорник Яша Михеенко был подобран комсомольцами на харьковском вокзале и помещен в школу-интернат. Дружный коллектив оказал на него благотворное влияние. Он полюбил труд, книгу и спорт. В свободное от учебы и работы время вместе с товарищами по школе бывал почти на всех спортивных состязаниях города и, конечно, не пропускал ни одного футбольного матча. Потом Яша был призван в Красную Армию. Честный и преданный Родине патриот, он любовно относился и к своим солдатским обязанностям.

Демобилизовавшись, Михеенко работал инструктором физкультуры в спортобществе "Динамо" в Симферополе и одновременно внештатным инспектором по борьбе с детской безнадзорностью и беспризорностью. Эта работа была ему по душе, и он в свободное время отдавался ей целиком. Любимой девушке не понравилось его имя, и он из Яши стал Мишей. Почти никто не знает его настоящего имени.

Осенью 1941 года Михеенко ушел в партизанский отряд. Вскоре его зачислили в комендантскую группу при Центральном штабе связным и разведчиком. Очень пригодилась спортивная закалка для выполнения заданий. Когда в конце февраля этого года Центральный штаб перешел к нам на Среднюю и разместился рядом, я почти ежедневно видел Михеенко и с каждым днем проникался к нему все большим уважением. В первых числах марта Мишу вместе с другими комсомольцами единогласно приняли в партию.

Миша Михеенко и Федор Боцман как раз и были теми разведчиками, которых посылал вчера Мокроусов. Вот что рассказал Михеенко Николаю Харитоновичу.

— В 9.15 я и Федя Боцман получили задание разведать местность от горы Каратау до реки Суат, по которой должен был пройти Мокроусов со своим штабом. Мы спустились с горы, вышли из леса и осторожно продвигались по открытой и голой Караби. Знали, что впереди нас прошли отряды, и все же шли с предосторожностями. Благополучно перешли улу-узеньскую дорогу и стали приближаться к лесочку перед Суатом.

До лесочка оставалось около двухсот метров. Мы уже считали, что опасная зона пройдена. Но оказалось, что фашисты устроили засаду. Подпустив нас совсем близко, они открыли огонь. Смертельно раненный Боцман упал. Я подполз к нему, но он успел только передать мне планшет с пакетом штаба и сказать: "Беги!"

Солдаты противника перестали стрелять, очевидно, хотели захватить меня живым. Я вскочил и побежал, но не в сторону Каратау, а левее, держа направление на метеостанцию и далее на высоту, где Чуб расположился со своим отрядом. До них было около 16 километров, но надо было отвлечь внимание противника от Центрального штаба.

Фашисты бросились за мной в погоню. Я усилил темп бега. Поняв, что меня им не догнать, солдаты стали стрелять. Одна из пуль попала в правое плечо, почти у самого леса меня ранили в левую ногу. Сделал еще рывок и уже в лесу, окровавленный и обессиленный, упал. Здесь и подобрали ичкинцы.

Спасая штаб, Миша Михеенко отвлек противника на себя. Он пролил кровь, но долг свой выполнил с честью. Физическая закалка и постоянная тренировка помогли ему оторваться от преследователей.