Незавершенная колонизация

До последнего времени история крымской армянской колонии была изучена крайне слабо. Русский читатель мог прочесть лишь ряд мелких работ, писавшихся в дооктябрьский период от случая к случаю, преимущественно авторами духовного звания из армянских церковных кругов. В 60-х годах нашего века появился на армянском языке монументальный труд В. А. Микаеляна - "История армянской колонии в Крыму", а на русском языке - обстоятельный автореферат этой монографии. Ныне с содержанием ее можно ознакомиться и по вышедшей недавно книге того же автора - "На Крымской земле"⁷⁰. Поскольку В. А. Микаелян собрал и использовал обильнейшие материалы о крымских армянах, многочисленные документы - армянские, итальянские и прочие, мы можем опираться здесь на его данные, оставляя за собой право их интерпретации, в которой не во всем с ним сходимся.

Красноречивыми следами пребывания армян в средневековом Крыму являются упомянутые выше хачкары - посвятительные рельефные изображения "процветших" крестов. У крестов этих нижний конец разветвляется и переходит в сложный растительный орнамент, что имело свой символический смысл, знаменуя животворящую силу "жертвы господней" - мифического распятия Христа. Нередко хачкары, как уже говорилось, были снабжены памятными надписями и датами. По датируемым крестам, по надгробным и строительным надписям можно в ряде случаев не только периодизировать тот или иной памятник архитектуры, но и проследить по ним историю армянской колонии в целом. Это и делает В. А. Микаелян, ведя ее от времени самого старого из имеющихся в Крыму хачкаров (середина XI в.). Основываясь на некоторых общеисторических соображениях, исследователь склонен начать историю крымских армян даже от более раннего времени.

Не вызывает сомнений, что появление армянских переселенцев в Крыму (если не считать возможное проникновение их еще в античную эпоху) спорадически могло иметь место уже в VII-VIII вв. С одним из них, Варданом Филиппикой, человеком знатным, связана - даже необычайная история: использовав неспокойный и сепаратистки настроенный Херсон^* в качестве трамплина, вельможа совершил отважный прыжок на императорский трон Византии⁷¹. Но это - явление единственное, из ряда вон выходящее, и оно, конечно, не есть признак существования в Крыму уже в то время (VIII в.) армянской колонии.

* Средневековое название Херсонеса.

Неясно, доходила ли тогда массовая эмиграция армян до Крыма или сначала ограничивалась переселением их в восточновизантийские пределы - нет документальных свидетельств. Мы знаем лишь, что эмиграция такая имела место, и причиной ее были поначалу арабские завоевания, затронувшие эту страну, а позднее - поражение армянского восстания против арабов. В период же иконоборческих смут многие армяне, обосновавшиеся в районе Трапезунда, покидали Малую Азию в поисках более спокойного угла.

Как известно, одним из таких прибежищ считалась средневековая Таврика. Однако армяне уходили сюда вместе с малоазийскими греками, смешивались с ними и ассимилировались настолько, что выделить их из общей массы иконопочитателей нет никакой возможности.

В IX в., когда перевес в борьбе с арабами оказался на стороне Византии, ее власти разоряли многострадальную Армению столь же варварски. Немалое число ефмян всех сословий подверглось переселению - в добровольно-принудительном порядке - на византийские земли. Положение переселенцев было различным: армянская знать пополняла собой ряды "ромейской", главным образом провинциальной, аристократии, прочим же надлежало трудиться на благо империи, заселяя опустевшие окраины, возрождая экономику страны, или охранять с оружием в руках ее западные границы. Ослабление Армении способствовало тому, что турки-сельджуки вторглись в Закавказье и Малую Азию, не встретив серьезного сопротивления. И - как итог этой агрессии - новая волна эмиграции, уход армян в менее опасные для них пределы единоверной Византии. Так, в 1064 г., после разгрома турками-сельджуками города Ани, столицы армянских царей династии Багратидов, переселилось не менее 150 тысяч человек. Часть их нашла приют на северных берегах Черного моря, часть, возможно, как считает В. А. Микаелян, попала в Крым, достаточно им известный⁷². Уже со второй половины X в. стало приобретать массовый характер передвижение армян на север - со стороны Константинополя побережьем и морским путем из районов Трапезунда.

Судя по архитектурно-археологическим и эпиграфическим памятникам, приток в Крым армянских переселенцев периодически возобновляется и нарастает в XI-XIII вв. Памятники свидетельствуют об этом как нельзя яснее. В более раннее время (X-XI вв.) прямые следы пребывания армян на полуострове, хотя и рассеяны довольно широко, но еще крайне немногочисленны: в юго-западной Таврике (точнее в Херсонесе) найдены две армянских надписи - граффити⁷³. Скудны и прочие свидетельства: данные антропологии, посвятительные кресты - хачкары (без надписей), "сельджукские" архитектурные детали. Вряд ли они имеют прямое отношение к истории армянской колонии.

Сведения о пребывании армян в Крыму скудны вплоть до середины XIII в. К XI в. относится только один, уже упомянутый, хачкар в Феодосии (Кафе) с надписью в память мальчика Манука, утонувшего в море в 1047 г. Аналогичных свидетельств XII в. совсем нет, зато в XIII в. они уже не единичны, причем в надписях армян часты имена явно тюркского происхождения. С конца XIII в., наряду с эпиграфическими, появляются и другие письменные материалы, которые говорят о поселениях армян в Кафе, Сугдее (Солдайе) и других городах Крыма. Со временем они становятся все обильнее, а в начале XIV в. к этим бесспорным данным прибавляются новые - в юго-восточном Крыму идет строительство армянских церквей и монастырей. Интенсивность такого строительства, начиная с 30-х годов XIV в., свидетельствует об уже прочном, достаточно многолюдном и целенаправленном оседании армян на крымской земле.

Подходя к такому сложному явлению, как переселение армян в Крым, надо бы усматривать в нем два этапа, характерных для античной и средневековой колонизации вообще. Первый - его еще нельзя назвать собственно колонизацией - является периодом предварительного ознакомления с новой местностью, бытом и культурой ее аборигенного населения, природными и социально-политическими условиями. Первопроходцами были, как правило, купцы: они основывают свои фактории - пункты натурального или натурально-денежного обмена привозных товаров на местные продукты. Затем по уже известному пути устремляются ремесленники, которые и составляют постоянное население факторий. Смысл их появления в том, что производство наиболее ходовых товаров налаживается в местах торговли. При этом ремесленники-строители, естественно, первыми начинают работать за пределами факторий - на заказчиков-аборигенов. Но это еще не колонизация на данном этапе все подчинено интересам торговли и, в частности, задаче расширения рынка сбыта ремесленной продукции.

Для второго этапа - уже колонизации в полном смысле слова - характерно массовое переселение не только торговцев и какого-то числа мастеровых (а то и целых мастерских во главе с их хозяевами), но и представителей прочих социальных слоев, в том числе - что особенно важно - земледельцев. Начинается сельскохозяйственное освоение, а затем и присвоение определенной территории со всеми вытекающими отсюда социальными, административными и политическими последствиями.

Соответствует ли этой схеме образование армянской колонии в Крыму, если повести его от VII-VIII столетий? И что можно сказать тогда о наиболее ранних признаках появления армян на крымской земле?

Нельзя, конечно, отрицать возможность проникновения армян в Таврику с самых древних времен и тем более в VII-VIII вв., когда периодические переселения стали характерными для истории Армении. Однако рассматривать приходится не столько возможное, сколько то, что реально свершилось. В этом смысле об армянской колонизации Крыма до XI в. сказать просто нечего: нет соответствующих свидетельств, ибо история с Варданом Филиппикой - не в счет.

Ничего, к сожалению, не известно о тех армянах, которые оставили в Крыму реальные, но немногочисленные признаки своего пребывания в XI - начале XIII в. Приходится признать, что первый этап их колонизации падает в лучшем случае на конец XIII, а скорее - первую четверть XIV в. Несколько позднее, в 30-х годах XIV в. с согласия татарских властей в Крым, как уже говорилось, переселяется значительная часть армян, проживавших в Золотой Орде.

С начала XIV в. армянская колонизация юго-восточного Крыма находит все более ясное отражение в богатом эпиграфическом наследии армян-колонистов. Обильны с этого времени и говорящие о них письменные источники, в том числе торговые и юридические документы генуэзцев и самих армян.

Существование генуэзской колонии в Кафе и Солдайе, основание города Крыма, близость моря и благоприятные природные условия полуострова открывали широкие перспективы для развития торговли, маклерского и ростовщического предпринимательства. Это, естественно, не могло не привлечь армянских купцов, а вслед за ними армян-ремесленников, в которых нуждался новый золотоордынский город, и, наконец, земледельцев. С этого времени (20-30-х годов XIV в.) возникновение в Крыму армянской колонии можно считать, по нашему мнению, свершившимся фактом. Однако ее дальнейшая судьба сложилась весьма своеобразно.

В XIV-XV вв. распространение как мусульманских, так и христианских культовых сооружений, резных надгробий и прочих произведений псевдосельджукского стиля топографически совпадает с расселением армян. Где они гуще селились, там и преобладают, именно там и группируются подобные, прежде всего, конечно, собственно армянские памятники. По этому признаку и в полном согласии с указаниями письменных источников - юго-восточную Таврику вполне можно считать основным районом сосредоточения крымских армян, сердцем их таврической колонии.

Колонистов соединяли одинаковые судьбы, живые связи с Арменией, родной язык и обычаи, сохраненные на чужбине. Отсюда важная в жизни колонии роль армянской церкви, создавшей в Крыму как бы свою филию: ее духовное влияние сплачивало колонистов. Практическая же деятельность церкви, переходившая в прямое администрирование, ее четкая иерархическая структура в какой-то мере заменяли крымским армянам государственность, утраченную вместе с родиной.

Этнические и религиозные узы, связывавшие колонистов-армян, не скоро были порваны (сначала основательно запутаны) социальным расслоением и классовой рознью. Но они не мешали армянам вливаться в местную среду, приноравливаться к чужим нравам и законам, налаживать прочные дружественные связи с кем угодно и на всех социальных уровнях. Трудолюбие и жизнеспособность колонистов были неистощимы, их деловая и торговая предприимчивость в Крыму не имела себе равных. Они смогли стать необходимыми для всех - татар, генуэзцев, прочих этнических групп. В этом и был залог успехов - быстрого и довольно широкого распространения армянских поселений и сравнительно привилегированного положения армян при татарах и генуэзцах. Идиллии, разумеется, никакой не было, частенько грабили их татары, случались (и тоже нередко) столкновения с генуэзцами, стычки с аборигенами - крымскими греками. Все это в условиях средневековья, как водится, принимало остервенело религиозную окраску: деловые, житейские противоречия распалялись церковниками - мусульманскими, католическими, православными, что вполне естественно, ибо вражда сторон укрепляла авторитет церкви.

Несмотря на все трудности и невзгоды, армянская колония интенсивно разрасталась. При этом - подчеркнем - она не имела ни каких-либо территориальных границ, ни собственного централизованного управления, ни административной связи с метрополией - на манер колонии генуэзцев. Если подразумевать под колонией целостную экономическую и политическую организацию, то армянская не подходит под такую мерку. Подобной структуры не было - и официально, и неофициально. А между тем разносторонняя деятельность армян-колонистов - факт, и притом немаловажный, в жизни Таврики.

Постоянное и резкое преобладание торгового и ремесленнического направлений - характерная особенность армянской колонизации Крыма. В аграрном же и политическом отношениях она так и осталась незавершенной. Однако, несмотря на такую незаконченность, развитие армянской колонии в Крыму отнюдь не выпадает из обрисованной выше схемы. Посмотрим, о чем говорят факты.

В третьей четверти XV в. - накануне турецкого нападения на Крым - дела армянской колонии складывались, казалось, столь благоприятно, что она даже начала теснить генуэзскую, незаметно, но все шире и плотней расселяясь на ее территории. Если суммировать данные письменных источников, увидим, что по мере присвоения турками Черного моря роль генуэзской морской торговли через Крым снижается и возрастает потенциал сухопутной армянской; в Кафе начинают доминировать капиталы армянских купцов и ростовщиков-банкиров. Да и численно армяне все более преобладают над прочими этническими группами. К 70-м годам XV в. население Кафы становится по преимуществу армянским^*, а вокруг города на довольно широкой территории - между Кафой, Судаком, Карасубазаром (ныне Белогорск), Крымом-Солхатом - помаленьку образуются и землевладения армян: Сала, Топлу, Бахчели, Нахичеван, Орталан^**.

* В момент падения Кафы (1475 г.) армяне, по турецким данным, составляли 65% ее населения, тогда как генуэзцы только 4%. Незадолго до этого, по данным генуэзским, из 70000 населения города армян было 46000⁷⁴.

** Татарские названия приводим приближенно к армянской транскрипции.

Одновременно с поселениями возникали и многочисленные армянские монастыри, которые присваивали себе (очевидно, потом узаконенные) земельные угодья. Без них средневековый монастырь существовать не мог, и это подтверждается заметными вокруг монастырских развалин остатками плодовых садов, следами оросительных систем и террасирования склонов под посадки и посевы.

Очевидно, численным преобладанием армян в Кафе и вокруг нее, достаточно высоким уровнем их зажиточности объясняются те красноречивые цифры доходов казны, которые приводит В. А. Микаелян: "Армянин, например, платил 749 сомов, а грек - 179; караим еще меньше - 75 сомов"⁷⁵. Но это, разумеется, не размеры налогов с отдельных лиц, а общие суммы, какие ежегодно взимались с каждой из групп населения. Небезынтересно сравнить их с теми 2000 динаров, которые султан Бейбарс ассигновал на строительство мечети в городе Крыме: если перевести динары в традиционную для Поволжья и Крыма счетную единицу - сом, стоимость этой роскошнейшей постройки равнялась 100 сомам.

Как уже отмечалось, турецкая экспансия на Черном море поначалу способствовала торговым успехам армян. Однако захват турками Крыма резко оборвал поступательное развитие их колонии. После первых военных грабежей, зверств и прочих эксцессов, сопровождавших падение Кафы, турки стали по-хозяйски распоряжаться делами крымских армян и самими армянами. Прежде всего, стремясь пополнить трудовое и податное население своей столицы, они насильственно переселили в Стамбул (Константинополь) немалое их число.

По-видимому, были сразу же затоптаны ростки армянского феодализма, которые начали было появляться на крымской земле. Знаем мы об этом, увы, очень мало, но все же есть упоминания в источниках о каких-то частных поместьях знатных и разбогатевших армян. Их уже и называли князьями, паронами, эмирами, беями. Доходило до того, что некий армянский князек в местечке, называвшемся Газарат (или Хазарат), держал вооруженный отряд и оборонял - на договорных началах - генуэзскую Кафу от татарских нападений⁷⁶.

Что представлял собой Газарат, сказать трудно, - он до сих пор не локализован. В последние годы предпринято исследование (о нем еще будет речь) развалин небольшого укрепленьица - так называемого Георгиевского монастыря, скрытых лесными зарослями невдалеке от Сурб-Хача, к югу от него. Не меньший интерес могут вызвать следы другого укрепления, тоже на подступах к Кафе,- на месте бывшего Кизилташского монастыря. Найденные там вещи - оружие, глиняная поливная посуда, бронзовый водолей художественной работы - свидетельствуют не столько о монастырском, сколько о феодальном характере памятника. Он снесен с лица земли, но есть надежда, что лопата археолога вырвет его когда-нибудь из небытия.

Год 1475 оказался для армянской колонии трагическим. Однако турецкие власти не уничтожили ее, сознавая полезность крымских армян для себя и подвластного им ханства. К налоговым притеснениям прибавлялись периодические грабежи, которым подвергала армянские села и монастыри татарская знать. Меньше тягот выпало на долю купцов, по-прежнему курсировавших между Крымом и странами Европы. Торговля армян была прибыльной, несмотря на то, что шла под жестоким контролем турецкой администрации и облагалась большими налогами, обогащавшими государственную казну. Она представлялась властям выгодной и в политическом отношении, ибо содействовала международному престижу и связям Турции и ханства с севером и западом Европы. Кстати, армянские купцы в XVI-XVIII вв. нередко совмещали с торговлей роль турецких, татарских, русских дипкурьеров, а порою и политических агентов.

Духовенство армян тоже, в конечном счете, пострадало не сильно: турки здесь, как и всюду в завоеванных ими странах, сумели "убедить" местную церковь служить их целям, сохраняя за церковниками привилегированное положение. Только тем и можно объяснить, что в юго-восточном Крыму после 1475 г. не только сохранились, но и относительно процветали армянские монастыри.

По-иному "вписался" в чужое, враждебное государство трудовой и эксплуатируемый слои армян-колонистов - ремесленники и крестьяне. Их положение ухудшилось, так как они терпели двойной, если не тройной гнет: подати татарским властям, различные платежи натурой и деньгами (чаще всего долговые) собственным армянским богатеям, церковные поборы, т. е. расходы, связанные с содержанием церквей и монастырей, плюс уплата церковного налога.

Однако трудовое население армянской колонии не покидало насиженных мест, продолжало жить и работать - кормить, одевать, обувать власть имущих. С одинаковым старанием и искусством вырезал из камня армянский мастер и роскошный портал мечети и обрамление входа в христианский храм.

Мы не видим у крымских армян активного противопоставления себя туркам и татарам, не находим у них действенных признаков национального самосознания. Среди целой совокупности вызвавших такую пассивность причин - экономических, социальных, политических - можно усматривать и идейное влияние церкви, которая умела ладить с иноверными властями.

Управляемая турками Кафа, видимо, не подходила для широкой деятельности православной церкви, и потому многое ушло в монастыри - подальше от турецких глаз. По многочисленным письменным источникам известно, что в монастырской "тиши" вовсю работали иконописцы, переписчики книг, художники-миниатюристы. Тут составлялись исторические хроники, творили поэты, преподавали в монастырских школах армянские ученые. Всевозможные ремесла и все виды земледелия также, очевидно, находили себе место под сенью монастырей.

Когда-то армянских монастырей было в Крыму несколько, но они постепенно исчезают с лица земли. Редкое из их названий, сохраненных письменными источниками, удается привязать к конкретному памятнику, к тем или иным уцелевшим еще руинам, которых становится все меньше.

Совсем не изучены остатки двух ближайших к Кафе армянских монастырей - за Двуякорной бухтой (район мыса Киик-Атлама) и между горами Святая и Сююрю-Кая. Одни лишь названия остались от нескольких других, расположенных вблизи Судака.

В плачевном состоянии находится и то, что еще сохранилось, например, остатки скита в Тополевке (б. Топлы), по дороге из Старого Крыма в Белогорск. Визуальное обследование этого и других памятников убеждает в том, что они, выражаясь языком археологов, "однослойные": нет признаков неоднократных перестроек и переделок, что могло бы свидетельствовать о многовековом существовании.

Дольше других функционировал большой и некогда богатый Ильинский монастырь с церковью того же имени. Храм и поныне стоит на южной окраине села Богатого (б. Бахчели), на правом берегу реки Кучук-Карасу. Постройка во многих отношениях незаурядна - своей уникальной для Крыма структурой, архитектурными достоинствами. Возведенная на просторной искусственной площадке, она была окружена целым каре келий и прочих клетушек, вплотную примыкавших одна к другой.

Все указанные монастыри, исключая Ильинский, отличала одна общая черта - скромные, а то и просто крошечные размеры.

Местоположение их - у больших дорог - характерно для того времени, когда политическая обстановка сделалась относительно стабильной и война монастырям не угрожала. Удобно расположившись у дороги, можно было собирать обильную жатву пожертвований и сборов с богомольцев, с торгового и прочего проезжего люда. Открытый характер планировки монастырских строений вполне выражает содержание их практической деятельности: духовная святость храма и богослужения гармонично сочеталась с доходными функциями придорожной гостиницы или караван-сарая, с торговлей своими товарами - от плодов земных до самой святости, материально воплощавшейся в реликвиях, книгах, иконах и прочих продуктах труда мастеровых, писцов, художников.

План монастыря Сурб-Хач. Рис. В. Сидоренко. 1 - храм; 2 - гавит; 3 - трапезная; 4 - внутренний дворик c кельями; 5 - атриум; 6 - остатки фундаментов, открытые при раскопках в 1973 и 1976 гг.

Читатель уже знает, что особое место среди всех крымских армянских монастырей занимал Сурб-Хач, несколько непохожий на другие. Он до сих пор возвышается над остатками своих садов, террасами, зарастающими лесом, "являя собой скорее вид неприступной крепости, нежели мирной обители"⁷⁷. Этот монастырь, основанный (согласно надписи на барабане его церкви) еще в 1338 г., надолго пережил остальные. В XVI-XVIII вв. он стал главной святыней крымских армян, да и для коренной закавказской Армении приобрел и сохраняет известное историческое значение. К богатому, влиятельному, способному к вооруженной обороне монастырю были прикованы взоры как армян-старожилов, так и новых переселенцев, находивших в его стенах нравственное утешение, защиту от бедствий и, вероятно, какую-то практическую поддержку в устройстве на чужбине. Словом, Сурб-Хач был, что называется, в гуще событий. Недаром хранит он следы неоднократных разрушений и восстановлений, многочисленных ремонтов и перестроек. В настоящее время началось его систематическое и детальное изучение, сопутствующее реставрации этого выдающегося памятника.

Сурб-Хач, или в переводе "Святой Крест", - не только усадьба монастыря, т. е. группа собственно монастырских сооружений вокруг церкви этого имени.

Так называлась у армян и вся гора, в отрогах которой расположен как сам монастырь, так и другие близлежащие памятники, скрытые в густом лесу.

Для исследователя-историка архитектуры, археолога - местность весьма заманчива. Вот почему, кроме изучения отдельно взятых памятников, началось исследование, пока еще разведочное, всего комплекса горы Святого Креста и - шире - горного района между Феодосией, Судаком, Белогорском, Старым Крымом. Нескорое это дело: "Служенье муз не терпит суеты"^*. Таков и труд археологов - служителей небезызвестной старухи Клио, музы Истории, из девяти сестер самой неповоротливой.

* Слова А. С. Пушкина.