Крым Книги На крымских перекрестках В поисках синей розы
Орнамент.

В областных и центральных газетах как-то промелькнуло сообщение, что в парке Дома творчества «Коктебель» растут синие розы и что самое непосредственное отношение к их цвету имеет мой друг садовник Степан Алексеевич Клименко. Признаться, этому я особенно не удивился: синие так синие. Если существуют розы всех немыслимых цветов и оттенков, так почему не быть и синим? Но когда в одной из корреспонденции я прочитал, что синих роз не удалось вывести никому в мире и что бедный киплинговский влюбленный по этому поводу произнес фразу: «Зря объездил я весь свет — синих роз под солнцем нет», — я тотчас выехал к Степану Клименко...

Синяя роза

Степана Алексеевича Клименко я знаю много лет. Розы — его увлечение, но такое, без которого он не мыслит своего существования. А основная его работа — поддерживать порядок в огромном парке Дома творчества «Коктебель». Он и старается это делать. Да так, что однажды обнял его Константин Георгиевич Паустовский и сказал:

— Я бывал здесь в тридцатые годы — пустырь! С этой точки дача Волошина ветром насквозь продувалась: чахлые кустики на просвет. А сейчас — заросли. Джунгли, в лучшем смысле этого слова. А говорили, здесь ничего расти не может. Как вам это удалось? И за такой короткий срок!..

Мы идем по огромному парку, и Степан Алексеевич рассказывает:

— Кипарисовая аллея. Вот пирамидальный кипарис. А вообще в парке есть кипарисы аризонский, лузитанский, гваделупский... Как я их различаю? Это просто: у лузитанского — концы ветвей свисают и хвоя сизовато-зеленая, у гваделупского — кроваво-красная кора... Я помню время, когда по всему Крыму вырубали кипарис. Кто-то пустил печатный слух, что, дескать, вредны эти деревья для здоровья и не место им в крымских парках. Но благо недолго длилась эта кампания — уцелел кипарис. А сейчас доказано: кипарис выделяет фитонциды, подавляющие развитие туберкулезной палочки... Ну как можно рубить такие деревья!..

А это — лавр благородный. В писательском парке без него не обойтись, — шутит Клименко, — писать перестанут... А это — иудино дерево, или багряник... Дуб пушистый. Неужели не узнал?..

— И все это ты один, Степан?

— Почему же один! Мне многие помогают. Вот тюльпаны французские — подарок Ильи Эренбурга. Сам он их высаживал, сам и вырастил, а я сейчас только посматриваю за ними... Замечу, многие писатели бросили в коктебельскую землю совсем не символические семена и из них проросли цветы самых удивительных названий...

Но настало время вернуться к розам. Степан Клименко пишет в своей книге «Ночная тревога»:

«Розы — мое давнишнее, год за годом не проходящее увлечение. Для нас, садовников, каждый выращенный кустик, каждое деревце — настоящий праздник. А если удалось вывести новый сорт любимого растения, так и вовсе торжество — людям-то какая радость!»

Пятнадцать новых сортов роз вывел Степан Клименко: «Карадаг», «Валентина», «Поэзия», «Сиреневая», «Розовый опал»...

— Слушай, Степа, — сказал я осторожно, — а ты знаешь, зачем я приехал к тебе?

Степан усмехнулся:

— Если бы в твоих руках не было блокнота, то я бы подумал, что ты соскучился по мне и приехал навестить. Сколько лет мы с тобой не виделись? Вечность!

— Это само собой! Но, пишут, в твоих садах растет роза невиданного цвета. Синяя. Хочу ее видеть.

— И ты, Брут! И ты — за сенсацией! Нет синей розы. Тут уж я возмутился:

— Как нет! Ведь писали: «...синий бархат на фоне...»

— А ты статью-то дочитал до конца? Если бы ты был внимательным читателем, то уяснил бы, что синего цвета я действительно добился, но не закрепленного. Понимаешь?

— Что я, совсем без понятия? Химия?

— Она самая. Но нелегко, знаешь, добиться настоящего синего цвета — потребовались годы, Теперь бьюсь над тем, чтобы закрепить цвет. Чтобы не я один имел синие розы, но и ты... Отрезал бы я тебе чубук и... любуйся у себя дома синей розой... Ан нет!

— А я-то думал...

— О чем ты думал?

Действительно, о чем? Будто весь белый свет клином сошелся на синей розе! Конечно, лучше бы синюю розу вырастил Степан Клименко, а не какой-то неизвестный мне мистер Уилсон или герр Шредер, но на нет и суда нет. Да и потом, не все еще утеряно — цвет-то есть, а ее биологический вид тоже не за горами.

— Не журись, Алексеич, синяя роза за тобой! А сиреневая твоя роза... тоже химия?

— Нет, — засмеялся Клименко, — сиреневая в натуре.

— Ну, веди, показывай свое богатство.

Роз — тысячи! Одна красивей другой. И названия у них красивые и загадочные. Вот роза с поэтическим именем «Валентина».

«...Куст с множеством прекрасных светло-оранжево-розовых цветов на красноватых побегах и с блестящими темно-зелеными листьями. Удивительная окраска цветов напоминала нежный какой-то, чистый и радостный румянец на девичьем лице, а удлиненные полураспустившиеся бутоны, будто смущенно улыбающиеся солнцу, еще более усиливали сходство розы с юной девушкой, почти девочкой...»*

информация* С. Клименко. Ночная тревога. Симферополь, издательство Крым», 1965.

— Но почему все-таки «Валентина», Степан? Почему не Мария или Оксана? Имена тоже достаточно поэтические.

И я услышал историю... Концлагерь находился неподалеку от Симферополя, и группа пленных бежала из него. А вела их девушка по имени Валентина. Может быть, у нее было другое имя, но в памяти людской она осталась под этим. Изголодавшиеся, раненые бойцы не могли уйти далеко, гитлеровцы настигали их, и тогда Валентина отвлекла карателей от основной группы. Многие сумели скрыться, а Валентине...

Ее казнили на одной из площадей Симферополя. Но люди не забыли о ней.

И этот куст необычных роз, выведенный Степаном Клименко, говорит не только о красоте и мужестве человека, но и о памяти...

— Я понимаю, Степан, «Валентина» — это символика. А как ты вообще даешь название новому сорту?

— Настоящее название — всегда поиск. Роза говорит о себе своей формой, окраской, оттенками, ароматом...

— Это в тебе заговорил литератор, Степан Алексеевич. Ты поясни на примере. Вот этой розе ты дал имя «Поэзия». Я понимаю, роза с таким именем просто обязана быть в парке Дома творчества. И я не удивлюсь, если встречу здесь цветок по имени «Проза».

— До «Прозы» я еще не дошел, — засмеялся Степан, — а почему я назвал розу «Поэзией», поясню... Родители есть у всех — цветы не исключение. Мать «Поэзии» — «Глория Деи», отец — «Кирстен Паульсен». От таких именитых родителей можно ожидать хорошее потомство. С нетерпением ждал я первого цветка — какова будет дочка? Для тебя сейчас события промелькнут мгновенно, а для меня это были томительные годы... Сеянцы подросли, и на одной из веток распустился долгожданный цветок: снаружи бутон — красный, а внутри — желтый. Целый месяц цветок был в гордом одиночестве, а потом на этом же кусте появились новые бутоны. Десятки бутонов — все разные! Хотелось закричать, что в эксперимент вкралась ошибка, что так на свете не бывает! Но так было... С этого дня началась чехарда: бутон был красный, а открылся и вдруг стал желтым. Через день посветлел, а еще через несколько изменил цвет на белый и лишь кончики лепестков нежно заалели. Алость все более усиливалась, и на третий день цветок принял нежно-розовую окраску.

— Нежно-розовый — цвет распространенный, — сказал я, — выходит, что и у гениальных родителей вырастают обыкновенные дети? Все как в жизни.

— Ты прав, бывает. Но не в нашем случае: цвет из нежно-розового стал красным, как горный мак... Но если б этим все ограничилось! Роза не остановилась на красном цвете: края лепестков потемнели и превратили розу поначалу в ярко-красную, а затем... Угадай?

— Разве тут угадаешь!

— Вот именно! Роза стала черно-бархатной.

— Чудеса! Теперь понятно, почему — «Поэзия».

Клименко неожиданно расхохотался:

— Тогда я назвал ее «Хамелеоном». Да, да, именно «Хамелеоном». И... поторопился. Ты посмотри на куст: сколько на нем одновременно красок и оттенков! Вот уж воистину: больше стихов, хороших и разных!

— Поэтов, Степан! Больше поэтов, хороших и разных.

— Стихов — тоже. Но не будем спорить: в этом гибридном кустике отразилось все, чем богаты розы вообще...

— А изменчивость цвета? — ехидно спросил я, примеривая к ней начальное имя.

— Это не изменчивость, просто молодая роза ищет свой цвет, как ищет его настоящий художник, как поэт ищет единственно верное слово. Хамелеон приспосабливается к окружающей среде, а моя роза, пройдя через все цвета, ищет свой, который бы выражал только ее одну. Она еще не нашла его, но роза в творческом поиске. Теперь ты понимаешь, почему — «Поэзия»?

Понимаю, все понимаю, друг ты мой, Степан Клименко. Ты рассказывал о розе, о поисках названия и, хотел ты того или не хотел, о своем характере, о себе как о художнике, ищущем свой единственный, неповторимый цвет. О себе как о человеке, единственном и неповторимом...

Скворушка, сердолик и Кара-Даг

Степан Клименко — вы это уже успели заметить — не только выращивает деревья и цветы, но и пишет книги. Нет, не научные, как, скажем писал Иван Мичурин, а художественные. И не только о растениях, но и о животных, жизнь которых он тоже знает превосходно.

Однажды осенью, когда мы со Степаном открыли калитку его дома, нас встретили собака Кузьма и кошка Димка. Робко и виновато подошли они к Степану, пытаясь оттолкнуть друг друга.

Было ясно, до нашего прихода у кошки с собакой произошел «крупный разговор». Димка (она, а не он) строила Кузьме устрашающие физиономии.

— Все верно, — пошутил я, — живут как кошка с собакой. Степан засмеялся:

— Ребята! — это он к своему зверью обратился. — Димка! Кузя! Не конфузьте меня перед гостем, пожалуйста. А ну, немедленно помиритесь!

И злющая, с моей точки зрения, кошка Димка подошла к разгневанному псу Кузьме, который, впрочем, успел сменить гнев на милость, обняла его морду лапами, и... они чмокнулись — мир был восстановлен.

«Братьям нашим меньшим» Степан Клименко посвятил много рассказов. Он умеет «прочитывать» характер животного, что чрезвычайно трудно.

Долгое время в оранжерее Степана жил скворец. Мало-помалу птица научилась говорить. Скажем, не бегло, но с десяток слов могла перековеркать. Скворец привязался к Степану, как может привязаться только... собака. Он сидел у него на плече, когда Клименко смотрел фильм в летнем кинотеатре. Сидел не шелохнувшись и лишь изредка выкрикивал гортанно: «Э-э-эр-рр-рун-да!..» Степан купался в море и скворец лез за ним в воду, смешно топорща перья.

Но природа есть природа, у нее свои права и законы: улетел Скворушка. Совсем улетел в жаркие края. Да Степан и не удерживал его.

Но Клименко не был бы коктебельцем, если б еще сердолики не полонили его сердце. Сердолики и яшмы, опалы и агаты, трасы и пириты, ониксы и моховики... Светло-оранжевые, кроваво-красные, желтые, розовые агаты, розоватые жемчужины, черные, будто крыло ворона, гагаты, отполированные срезы огненной яшмы, яшмы с вкраплением халцедона — радужное многоцветье Кара-Дага. Разве можно не поражаться природе, если лик ее так многообразен и неповторим!

Степан Клименко навечно «болен красотой», и, когда он говорит о карадагских самоцветах, о камнях, как о живых людях, которые, подобно талантливому собеседнику, обогащают душу, к которым и относиться надо бережно, человечно, глаза его горят и весь он преображается.

— Если будет сносная погода, — говорит Степан, — завтра сведу тебя на Кара-Даг. Кузя! — это он собаке. — Проверь погоду!

Кузя метнулся за калитку и тут же возвратился. Завилял хвостом.

— Не лает, — улыбнулся Степан, — значит, завтра будет хорошая погода.

— А как он определяет? — решил я больше ничему не удивляться. — Небось на глазок?

— На глазок, — подтвердил Степан. — Пойдем, и тебя научу. Думаю, что ты окажешься более смышленым учеником, чем мой Кузьма Иваныч... Видишь ту гору? Она называется — Святая. Над ней сейчас нет ни облачка — значит, завтра ожидай хорошую погоду. А если вершина в облаках...

— Не надейся, рыбак, на погоду! Так?

— Так, — подтвердил Степан, — говорил, что ты сразу усвоишь...

С утра начинаем знакомство с Кара-Дагом. Как говорят путеводители, на Кара-Даг можно пройти, по крайней мере, четырьмя маршрутами, лучше всего — от улицы Айвазовского. Но мне эти советы ни к чему — дом Клименко как раз и находится на улице Айвазовского, да и сам Степан Клименко — живой путеводитель.

Пес Кузьма, который изучил дорогу не хуже своего хозяина, привычно тянет нас вперед — тоже, видать, интересуется природой. Но я на Кузю не обращаю внимания — не умеешь говорить, не лезь! Веди, Степан Клименко, по путям-дорогам туристским!..

И вот он перед нами — знаменитый Кара-Даг, «черная гора»...

— Гора — не совсем точно, — поправляет Клименко.

— Так во всех путеводителях сказано.

— Не во всех. В старых путеводителях «Кара-Даг» переводят как «черный лес». Лес — понимаешь? И еще — «лесистая гора»... Черная лесистая гора...

Кара-Даг называют Меккой минералогов. И совершенно справедливо: в Крыму известно около двухсот названий минералов, и больше половины их находится здесь. Если природа несколько «сэкономила» на растительности, то в цветовой гамме минералов нe могла удержаться и показала, на что она способна при хорошем настроении.

— Удивительная местность, — сказал я.

— Удивительная, — согласился Степан, — здесь все есть, как говорится от Ромула до наших дней, — и он продекламировал:

По картам здесь и город был и порт.
Остатки мола видны под волнами.
Соседний холм насыщен черепками
Амфор и пифосов. Но город стерт,

Как мел с доски, разливом конных орд.
И мысль, читая смытое веками,
Подсказывает ночь, тревогу, пламя
И рдяный блик в зрачках раскосых морд.

Зубец, над городищем вознесенный,
Народ зовет «Иссыпанной короной»,
Как знак того, что сроки истекли,

Что судьб твоих до дна испита мера,
Отроковица Эллинской земли,
В венецианских бусах — Каллиера!

— Степан, да это же описание раскопок на Тепсене!

— Верно! — и неожиданно добавил: — А знаешь ли ты, что Планерское — бывший Коктебель — сыграло свою роль в развитии авиации?

— Эта гористая местность?!

— Да, сударь. И не просто «сыграло». Коктебель — это и первый слет советских планеристов, и первые шаги в авиацию Ильюшина и Антонова, и начало пути Сергея Королева. А ныне в нашей гористой местности — музей планеризма, кстати, первый и единственный в стране...

— Вот это да!

— А ты думал! — засмеялся Степан.

Степан Клименко неутомим. Не скажу, что мы в один день прошли по всем возможным маршрутам, но увидели мы многое: облазали гору Святую, которая «подарила» хорошую погоду, прошли по Южному перевалу и любовались седыми травами и оголенными глыбами хребта Кок-Кая... Сфотографировали мыс Хамелеон, окаймленный белой бахромой прибоя, блуждали по «лесу ужасов» Хобе-Тепе и удивлялись причудам природы, создавшей фигуры «Коня-пряника», «Сокола», «Пирамиды»... Любовались «продуманным» беспорядком Карагача...

Степан смотрит на меня хитрющими глазами:

— Я не спрашиваю тебя: приедешь ли ты еще в наши края.

— Ты не спрашиваешь, а я отвечу: приеду обязательно. И спасибо тебе, Степан Клименко, за эти фантастические горы, за это море и за синюю розу, которую ты обязательно вырастишь.

Орнамент.

Крым Книги На крымских перекрестках В поисках синей розы
adminland.ru 7 марта 2011